, разлитый в круглые, хрупкие пиалы…
Сегодня в этой комнате, напротив этой самой печи, сидим — греемся мы: я и учитель. Халил Фатхиевич держит на коленях мое домашнее сочинение, проверяет его, щурясь иногда от ярко вспыхнувшего пламени. Насчет ошибок разговор короткий. «Как надо?» — спрашивает он меня и, если я отвечаю правильно, тут же исправляет карандашом ошибку. А вот там, где, казалось бы, все верно, застреваем иной раз на полчаса. Почему написано так, а не эдак? Какие тут есть правила? Исключения какие? Спросит меня учитель и внимательно глядит поверх очков. «Так, так, так…»
Потом он встает, подходит к письменному столу. Я уже знаю — на столе лежит заранее набитая папироска. Учитель берет ее, вставляет зачем-то в мундштук, возвращается, достает старинными щипцами уголек из печи и прикуривает. Первую затяжку он делает медленно, смакуя, потом опять смотрит на меня поверх очков.
— Если будешь до последнего курса у меня русским языком заниматься — не пропадешь, — говорит он. — Тебя, брат, в жизни ждут большие дела. Когда-нибудь станешь ты важным ученым человеком и придешь ко мне сказать свое «спасибо». Войны давно уж не будет, и я встречусь с тобой в Москве…
А знаешь, брат, откуда взялось слово «мундштук»? «Мунд» — это немецкое слово, означает «рот». «Штук» — «вещь», штуковина, если попросту. Разумеешь? И «галстук» то же самое. По-немецки выходит «шейный платок»…
Из русских классиков ты, конечно, пока ничего не читал. Точно? Ну, значит, у тебя все еще впереди. Карл Пятый якобы сказал однажды: испанский язык — для бога, французский — для друзей, немецкий — для врагов, а итальянский — для женщин. Но славный своей ученостью Ломоносов поправил Карла: если бы, заявил он, его императорское высочество был знаком с русским языком, то признал бы не медля, что язык этот подходит для всех случаев жизни. Да-а… Русский язык — это, брат, гениально!.. А кого ты знаешь из татарских романистов? Шарифа Камала?.. А еще кого? И ни о ком больше не слыхивал? Что, разве у татар не было других известных писателей? А слышал о таком произведении… э-э… «Дочь степей»? Неужели не слыхал?
Он подбрасывает в печку дров, в комнате становится жарко. У меня греются щеки и колени, от лаптей начинает пахнуть распаренным лыком, и я прячу их подальше под приземистый стул. Учитель снимает пиджак, остается в жилетке и в галстуке — без галстука я его как-то даже не представляю, — потом расстегивает и жилетку. Подойдя к шкафу, он достает большую книгу в черном кожаном переплете с золотым тиснением и показывает ее мне.