— думаю я, глядя на электрифицированный забор Эйвери, —
а природа останется вечной».Мы едим в полной тишине, а потом ложимся на покрывало и разглядываем ночное небо, будто эта красота предназначена лишь для нас двоих. Я протягиваю руку Майлсу, и он сжимает ее в своей.
— Расскажи о своем сне, — прошу я. Хоть мы и провели много времени молча, мне кажется, что все это время мы не переставали общаться. Словно мой внезапный вопрос лишь продолжение уже начатого разговора.
— О каком? — уточняет Майлс и поворачивает ко мне голову.
— О том, что ты видел во время смертельного сна, — отвечаю я. — Я хотела спросить тебя раньше, но подумала, что тебе нужно время.
— Мне снилось тогда несколько снов, — рассказывает он, и я замечаю, как по его лицу проскальзывает тень тревоги.
Я начинаю сомневаться, стоило ли спрашивать.
— Тебе не обязательно…
— Нет, — продолжает Майлс и снова смотрит на звезды. — Я хочу тебе рассказать.
— Ты скорей всего видел сны, пока шел по тропе туда, и потом, когда возвращался. Но самый важный, определяющий сон — тот, что ты видел, когда достиг смерти, коснулся ее и повернул назад.
Майлс, кажется, понял, о чем я говорю. Он кивает и закрывает глаза.
— Мне и раньше снился этот сон. События, которые произошли в действительности, но во сне они всегда развиваются по другому сценарию.
Майлс вздыхает и сильнее сжимает мою руку, будто ищет поддержки.
— Я уже рассказывал тебе, что у моей матери депрессия. Что она ушла от нас в прошлом году и живет со своей сестрой в Нью-Джерси. Но я не говорил, что она нас бросила после попытки самоубийства — передозировка снотворными. Наша домработница, миссис Кирби, нашла ее и вызвала скорую. Я был в школе. Я не видел, как это случилось. Но в моих снах именно я первым нахожу маму. Во сне все такое четкое, каждая деталь: как она лежит, свернувшись калачиком на полу возле кровати, в луже собственной рвоты, а единственное свидетельство того, что она еще жива, — клацанье зубов… И когда я просыпаюсь, то не могу поверить, что на самом деле все было не так. Что меня там никогда не было.
— Майлс, — шепчу я. Его голос дрожит, и я словно ощущаю весь ужас этой сцены, а мое сердце болит вместе с его.
Он сжимает мою руку и продолжает:
— Каждый раз во сне между нами стоит невидимая стена, она не дает мне подойти к ней. Но тогда — в смертельном сне — стена была непрочной. Я прошел через нее, словно отодвинул тонкую занавеску. Я смог подойти к матери, взял ее на руки, сел на кровать и укачивал, как ребенка.
Я сидел там долго, и чем дольше я сидел, тем меньше мне хотелось уходить. Я чувствовал непреодолимое желание лечь на кровать рядом с мамой, закрыть глаза и заснуть