. Неистовства продолжились и на выборах 1924 года, по результатам которых список Муссолини, за который выступало правительство, поддержали две трети избирателей. Выступая в парламенте, широко известный социалист Джакомо Маттеотти осудил насилие и запугивание, которыми сопровождалась избирательная кампания. Кроме того, по его словам, Муссолини ясно дал понять, что не уступит власть, даже если по результатам выборов окажется в меньшинстве. Менее чем через две недели Маттеотти зарезали
[834]. Хотя Муссолини и отрицал это, было очевидно, что за этим убийством стоял он.
Его поддерживали и отечественные, и иностранные консерваторы. Отмечая успехи в борьбе против большевизма, лондонская «The Times» писала, что падение режима Муссолини «было бы слишком ужасным событием». В январе 1935 года Муссолини покончил с парламентаризмом и стал полновластным диктатором. Этому в очередной раз содействовал король, очевидно решивший, что крайне правый авторитаризм лучше, чем слабый парламентский строй и партийная конкуренция[835]. К концу 1926 года Муссолини запретил в стране все партии, кроме своей собственной, и, создав для этой цели специальный трибунал, посадил в тюрьмы или поместил под полицейский надзор большинство лидеров-коммунистов и других известных итальянских антифашистов[836].
В 1925 и 1926 годах на жизнь Муссолини было совершено несколько покушений, но он остался цел и невредим. Папа римский сказал, что его «воистину хранит Господь», а архиепископ Неаполя заявил в своей проповеди, что Муссолини оберегает «некое высшее предназначение», которое «пойдет на благо нашей Италии и, возможно, всему миру»[837]. Роберт Пакстон отмечал, что еще долгое время после того, как его режим превратился в обыденность, Муссолини по-прежнему нравилось говорить о «фашистской революции». Он имел в виду «революцию против социализма и мягкотелого либерализма, новый способ объединения и мотивирования итальянцев и новый тип государственной власти, способный подчинить личные свободы нуждам национального единства и организовать всеобщее согласие при сохранении неприкосновенности частной собственности»[838]. Тем не менее ради того, чтобы добиваться своего при максимально возможном общем согласии, Муссолини был готов маневрировать. Одному из старых друзей он говорил, каких усилий стоят поиски «равновесия» между такими могущественными институциями и группами интересов в стране, как «правительство, партия, монархия, Ватикан, армия, милиция, префекты, провинциальные партийные лидеры, министры, глава Confederazioni