(государственных профсоюзов) и интересы гигантских монополий»
[839]. Установление тоталитарной власти оставалось для Муссолини скорее далекой мечтой.
Главным механизмом укрепления авторитета и поддержания власти Муссолини служил культ лидера. Яркий оратор, Муссолини еще в середине 1920-х говорил о предполагаемой пользе «сильной руки» и об установлении «порядка». Как заметил Кристофер Дагган, «после смуты нескольких предыдущих лет миф о „порядке“ завораживал. По иронии судьбы, именно те, кто был главным зачинщиком беспорядков и кто сделал больше всех остальных для подрыва веры в правосудие и дискредитации государственной власти, стали главными выгодоприобретателями всеобщей тоски по стабильности»[840]. Идея популяризации образа великого Муссолини исходила тогда от фашистской партийной организации. Таким образом, сама партия, которая была менее популярна по сравнению с дуче, рассчитывала погреться в лучах его славы. Однако наряду с этим культ Муссолини позволил ему дистанцироваться от хулиганствующих чернорубашечников и в целом давал возможность перекладывать ответственность на других, когда что-то шло не так. Как отмечает Дагган, в 1930-х годах неудачи фашизма постоянно «приписывали некомпетентному, коррумпированному или вероломному окружению дуче, а сам Муссолини представал не имеющим представления о грехах окружающих или же великодушно прощающим их»[841].
Даже итальянский журналист, желавший видеть фашизм более монолитным, признавал наличие в нем «разных течений» и то, что «единственным объединяющим элементом был миф о лидере и его презюмируемой непогрешимости»[842]. В 1930-е годы в этот миф постепенно стал верить и сам Муссолини, сказавший: «Я не совершил ни одной ошибки, доверяясь своему инстинкту; прислушиваясь к голосу разума, я всегда впадал в заблуждения». Ставить «инстинкт» выше разума было вообще характерным для фашизма[843]. Тем не менее между итальянским и германским фашизмом существовали важные различия. Если в мировоззрении Гитлера центральное место занимал антисемитизм, то в случае Муссолини это было не так. С 1932 по1935 год пост министра финансов в его правительстве занимал еврей, а представленность еврейской национальности в его партии с первых дней ее существования была непропорциональна велика[844]. Вопрос о еврейском влиянии на итальянское общество приобрел остроту только на фоне укрепления дружбы с нацистской Германией в конце 1930-х годов, и осенью 1938 года были приняты дискриминирующие евреев законы[845].
Когда на завершающих этапах Второй мировой войны стало очевидным, что Италия идет к поражению, муссолиниевское «презрение к врагу» «распространилось и на его сторонников»