Самохина немного помолчала, а затем несмело спросила своим медово-золотистым голоском:
— Ты на меня за что-то сердишься, братик? Ты считаешь, что я ненавидела тех культистов? Я понимаю, мы должны относиться ко всем людям одинаково, по крайней мере, пока это люди… Видишь, я даже постаралась их там перевязать и укрыть. Меня устыдило то, что ты не застрелил их лидера… Но ты пойми, они ведь нам враги, и это даже не как на войне, где солдаты иногда братания устраивали или целыми отрядами переходили на чужую сторону. Почти все человеческие войны несправедливы, и солдаты сражаются из-за разных политических дрязг, или если владельцы крупного капитала устраивают очередной передел мира… Самим-то солдатам очень часто делить нечего, если, конечно, речь не идёт о войне Отечественной или освободительной. Но даже и там можно распропагандировать рядовых бойцов агрессора. Однако у нас-то совсем другая борьба. Как ты можешь распропагандировать демона? Или даже обуянного им человека? Можно изгнать демона — хотя человек, пустивший его в своё сознание, всё равно рискует сойти с ума. Или можно убить человека. Я знаю, что это невероятно жестоко звучит, но иногда так проще и лучше. Он уже не наш собрат, он машина, тупо и послушно исполняющая волю своих адских хозяев. Я была уверена, что ты застрелишь этого Комкова за его страшные дела. Я бы и ухом не повела. Но ты не стал стрелять. Ты посмотрел на него. И узнал, что он стал безумным. Я и не думала, что люди с таким состраданием, жалостью и пониманием, как у тебя, действительно бывают. Я думала, что они есть только в рыцарских сказках. Когда я была совсем юной, я читала много таких. А окружающая действительность была настолько… другой и худшей, что временами у меня мутилось сознание. Я ведь сперва не осознавала свой дар. Только когда меня начали чураться сверстницы, жившие в детдоме в одной палате со мною, я поняла, что не такая, как все… Они постоянно видели меня в своих снах, а я знала все их грёзы. О, поверь, они были подчас даже гораздо хуже и гаже того твоего сна с демоницей! И ещё эта моя несчастная красота… Ты знаешь, Андрей, я ведь даже не имею понятия, откуда я родом. В метрике записан город Касимов, волосы русые, говорю вроде по-русски, а на самом деле я не знаю, кто я такая…
— Девчонок мно-ого моло-одых на улицах Каси-имова, — вдруг запела Ольга. У неё оказался неожиданно глубокий и низкий тембр пения. — Парней так много холо-остых, а я люблю… — она прервала себя и на несколько минут замолчала.
— Меня оставили в роддоме, — наконец продолжила директор отдела БКЯС. Видно, ей нужно было выговориться. — Вроде как. Или подкинули в больницу. Детство и юность свою я провела в детдомах и интернатах Рязанской области. Помню, мне всего-то двенадцать было, а фигурка стала уже почти как сейчас… Преподаватели-мужчины только и делали, что пялились на меня. Уроки физкультуры — мучение… И я уж не говорю о мальчишках. Как-то трое старшеклассников заперли меня в женском туалете. Им было уже лет по семнадцать, здоровенные такие прыщавые жлобы… Один аж, я извиняюсь, кончил, пока они пытались меня раздеть. Вот тогда я и узнала, что могу движением воли усыплять людей. Я разложила всех троих головами в унитазы и наградила их самыми отвратительными снами про совокупления со всякой дрянью, какие только сумела выдумать. Не уверена, что они после этого вообще с женщинами могли иметь отношения. Юная я была куда более жестока, чем нынче. Да, я прекрасно осознаю, что невероятно нравлюсь мужчинам. И что ж! Даже ты, рыцарственный Андрей Малинов, сперва увидел во мне вожделенный объект сексуального обладания, а уж потом человека, личность! Это банальщина, но что поделаешь, если правда! Всем мужикам всегда казалось, что я просто дорогая секс-игрушка! Даже не представляю, что бы со мной стало, и какой дорожкой я бы пошла, если б на меня не вышла Организация. Наверно, превратилась бы во что-то вроде суккуба во плоти. Соблазняй, усыпляй и властвуй! Ночная королева Рязани!