1965 г.
В «Новый мир» меня пока не зовут. Может, еще и забодает Твардовский меня. Но будем надеяться на лучший исход! Трудно мне будет приняться за повесть снова. Я совершенно от нее отвык, и новые замыслы толпой обступили меня и теребят со всех сторон, даже во сне не оставляют в покое.
На очереди небольшая повесть о войне. А я писать о войне всякий раз боюсь. Боюсь перед памятью убитых друзей сделать что-нибудь недостойно, слукавить, а еще памяти своей боюсь. Иной раз так и думаю, что сдохну, разворошив все и заглянув в нутро войны. Словом, всякий раз будто перед взаправдашним боем. Оттого и так мало я написал о войне – увиливаю все. Но эта повестушка [«Пастух и пастушка»] одолевает – она из тех, что может получиться или очень хорошо, или очень плохо. Буду надеяться на первое, иначе и начинать не стоит.
1965 г.
В столице нашей даже те, кто писать не умеют – преимущественно они! – чего то все шуршат за спинами, как тараканы, охаивают чего-то и кого-то и фигу в кармане показывают «левым» или «правым».
А дел и поводов для них, куда более значительных поводов, в жизни шибко много, и, наверное, вот эта мышиная возня – один из способов спастись от тяжелых дум и грустной, порой даже трагической повседневности.
Чем больше осложняется жизнь и назревают в ней такие события, которые требуют от человека серьезности, тем больше появляется у нас людей пройдошистых, рвущих от жизни хоть пирога кусок или славы клок. С этой точки зрения мне и Евтушенко представляется сладкоежкой. И правильно ему все время долбили, что пора мужчиною стать. Тем более что желающих ходить в мальчиках и чтоб спрос с них был, как с мальчиков, и без того много.
1965 г.
…На пленуме [союза писателей], а также после него произошла маленькая стычка у меня и моего друга Коли Воронина со Стариковым, который, пользуясь благостной поддержкой президиума и всех, кто к президиуму поближе, пытался забивать голы в ворота «Нового мира». А так как в воротах никого не было и за воротами тоже, то он просто наслаждение имел лупить и лупить по пустым воротам, говоря, что «Октябрь» – это правильная линия, а «Новый мир» де неправильная. Мы с Колей возразили ему, к неудовольствию Соболева и прилегающих к нему подхалимов.
С горя и еще для того, чтоб размочить мою тоску, мы зашли с новомирцами выпить граммов по сто, да так надрались, что уж и не помню я, как расставались. Много я услышал в тот вечер всяческих вещей, а особенно о Твардовском. Мое личное мнение, что это для наших времен великая и почти святая фигура, подтверждено было многими фактами. От этого и жить легче маленько. А та шушера, вроде Бровмана, как мусор на реке воспринимается после того, что рассказали мне об Александре Трифоновиче. И хорошо, что есть он. И пусть живет дольше. И если его даже уйдут из журнала, все равно жить будет легче, пока он есть.