как вывернулись, головорезы?
Куро-бодзу:
Сбежали мы, оставили безликого с носом,
с носом, которого он лишён,
явились в лавку через день.
Тут Весёлый Пёс и сознался про крючья.
Воткнул, говорит, как условливались,
идите, мол, на грабёж, подельнички.
Я ему: «Так чего же молчал?
Был бы и с пальцем, и не битый,
и мы бы битыми не были, да!»
А он зубами стучит, клацает.
Я и плюнул, оставил его в покое.
Каюсь!
Сэки Осаму:
Вижу, ты человек большого ума!
А что же сам крючья не проверил?
Быстрее вышло бы, дешевле, а?
Куро-бодзу (гремит цепями):
Так меня в Акаяме всякая собака знает,
каждая кошка, любой воробей!
Явлюсь в переулок, залезу на забор —
люди увидят, скажут:
«О, да это же знаменитый Куро-бодзу!
Слезы матери, позор отца!
Небось, грабить будет, тут сомнений нет,
а кого это он грабить собрался?
Не судебного ли чиновника Ютэку,
преуспевающего в изобилии[58]?»
Сэки Осаму:
Ну, дружков бы послал,
вон их у тебя сколько!
Куро-бодзу (танцует вокруг хора):
Так они ведь дурни, тыквы на плечах,
не чета мне!
Нашумели бы, всё дело испортили!
Знаю я их!
Акайо (плачет):
И я их знаю!
Лучше бы не знал!
Сэки Осаму (торговцу):
Так это ты им про крючья сказал?
Ну ты и хват!
Откуда тебе знать про крючья,
если ты не Весёлый Пёс?
Рэйден (падает ниц):
Каюсь!
3
«Готов понести наказание»
Тут я перед господином Сэки и повинился.
Дождался, пока разбойников в тюрьму уведут, а с ними за компанию — и торговца с женой, закрыл за стражей двери и рассказал, как дело было. Как вломились мы с досином Хизэши в дом Акайо, как кричали страшными голосами:
«Ах, так ты Весёлый Пёс? Подлый грабитель? Гордость шайки воров и разбойников? Да на тебе преступлений — что блох на собаке! Думал спрятаться за личиной порядочного торговца? Вставай, пойдёшь с нами! Тюрьма по тебе плачет! Остров Девяти Смертей! Что? Трясутся поджилки? Слаб в коленках? Ничего, наши слуги уже ждут на улице! Они тебя живо сволокут в темницу!»
Он и пал нам в ноги, сознался в ложном фуккацу. Не брать же на себя грехи Весёлого Пса? Я сделал вид, что доволен признанием, не гневаюсь. Урезонил досина — тот всё порывался ухо лжецу отрезать, в наказание. Насчёт уха — это я его тайно просил за нож схватиться. Пусть досин будет злой дух-людоед, а я добрый, милостивый даритель счастья. Торговец мне сандалии целовал. Начистил до блеска! Я ему и велел сказать про крючья, когда бандиты вновь заявятся. Скажешь, значит, спровадишь их восвояси — и сразу шли жену ко мне. Стрелой пусть летит, понял? А слугу — к досину Хизэши.
Встретим мерзавцев, как подобает!
Если по правде, опасался я, что торговец сбежит. Оно, конечно, без подорожной грамоты через заставы не пройти, в особенности с женой. Да и лавку бросать, добро нажитое — сердце от боли лопнет. Только страх — он злой погонщик. Хлестнёт кнутом, заорёт в самое ухо, приделает к ногам крылья…