! — мужчина вспарывал себе живот, как если бы по-прежнему оставался мужчиной во плоти.
Это делалось из опасений, что женщине, воскресшей в теле мужчины, после первой смерти может не хватить смелости покончить с собой во второй раз. Что же до мужчины, то вторая смерть была для него испытанием крепости духа и подлинности любви. Струсить, остаться жить в теле возлюбленной, отдавшей жизнь ради «единства сердец» — сыщется ли что-нибудь позорней этого?!
— Ты готова? — тихо спросил самурай.
Женщина ворочалась, пыталась сесть и не могла. Вместо того, чтобы ответить любовнику — да, мол, готова с радостью! — она злобно шипела сквозь зубы. Так шипит ядовитая змея, предупреждая: не подходи! Да она калека, внезапно сообразил Кэцу. У неё сломана спина! Вон, ноги будто тряпки… Или не калека?!
Птицелову вспомнились истории про садзаэ-они — старых улиток, превратившихся в нечистую силу. Приняв облик красавиц, садзаэ-они соблазняли доверчивых сластолюбцев — и крали у них мошонки. Чтобы вернуть свои «золотые шарики», глупцы были вынуждены отдать нечисти последние деньги. Неужели самурай угрожает подлой улитке ножом, требуя возвратить ему мошонку? Да, тут не до «единства сердец»!
— Хорошо, — кивнул юноша. — Не будем медлить.
Взяв нож, он на коленях подполз к калеке. Рука женщины взметнулась подобно хлещущей ветке, пальцы целились самураю в глаза. Похоже, улитка не собиралась сдаваться без боя. Перехватив руку на полпути, юноша всем телом навалился на улитку, прижал к земляному полу. Какое-то время они боролись — слишком долго, слишком яростно, несмотря на очевидное неравенство сил. Ступня самурая угодила в очаг, по хижине градом разлетелись рдеющие угли, грозя поджечь утлое жильё. Дым заволок все пространство от пола до потолочных балок. Кэцу не заметил, когда нож рассёк глотку проклятой соблазнительницы. Но едва дым рассеялся, взорам открылась картина, достойная «Рассказов о сверхъестественном»: самурай откатился в сторону, хрипя и кашляя, а под вздрагивающим телом садзаэ-они растекалась тёмная лужа.
Юноша встал, отошёл назад, к очагу. С нескрываемым удивлением потрогал себя ниже пояса — должно быть, украденная мошонка вернулась к законному хозяину. Кэцу ждал, что мёртвая женщина прямо сейчас превратится обратно в улитку, но этого не происходило. Агония прекратилась, садзаэ-они вытянулась, замерла. Нечисть можно убивать без помех, не опасаясь, что злой дух возродится в твоём теле. Но юноша вёл себя так, словно уже не был самим собой. Убрав руки от мошонки, он трогал лицо — нос, губы, брови.