Стараясь не думать о том, что мы этим шумом способны привлечь к себе внимание шныряющих где-то на поверхности Морфов, которые обладают очень чутким слухом, мы всем гуртом ломанулись вперед, надеясь догнать перепуганного итальянца прежде, чем он затеряется в хитросплетениях римской канализации. В этом, мне отчасти помогала эмпатия, ведь остаточные эманации испытываемых беглецом чувств витали в воздухе подобно аромату духов. И хоть истаивали они значительно быстрее, чем снежинки на горячей сковороде, я все равно знал, куда нам следует двигаться. Флер от эмоций нескольких десятков людей простирался достаточно далеко, так что очень скоро мы вышли в какое-то достаточно широкое техническое помещение с низким потолком, где и столкнулись нос к носу со здешними обитателями.
До нашего появления тут царила некоторая суета, видимо, улепетывающий мужчина уже успел сообщить, что встретил в канализации мертвецов. И сейчас весь местный народ метался, пытаясь то ли организовать оборону, то ли бросится в паническое бегство. Однако все они испуганно замерли, едва в пятно неверного света, исходящего от старой бензиновой лампы, вышли вооруженные безликие фигуры.
Взгляды людей прикипели к необычным для итальянцев автоматам. Хоть конструкция «Валов» для них и была неизвестной, но ошибиться и не опознать в них оружие не смог бы даже ребенок. Я почуял, что скрытые лица военных и их необычное снаряжение пробуждает в душах людей страх и безнадежность. Они прекрасно понимали, что вооруженный отряд может с их маленькой коммуной сделать все, что только пожелает, и это знание очень сильно угнетало беглых горожан.
На короткое мгновение мне стало нравиться вкушать эти чувства, но я тут же одернул себя, с силой сжав кулаки. От вживленной в ладонь иглы до самого локтя тут же разнеслась острая боль, вынуждая выбросить из головы опасные мысли. Не хватало мне еще съехать с катушек в столь опасной близости от Древнего…
Смотреть на замерший в нерешительности напротив нас народ, откровенно скажу, было неприятно. Грязные, болезненно худые и пропитавшиеся запахами нечистот люди внушали какие угодно чувства, но только не приятные. И даже жалость была не на первом месте, а только на втором или третьем, после брезгливости и гадливости, словно передо мной стояли прокаженные бродяги. По крайней мере, у меня ощущения были именно такими. Однако же меня нельзя было считать за эталон, ведь тот эмоциональный огрызок, которым я являлся, вряд ли бы мог реагировать на происходящее так, как должен реагировать нормальный человек.