Машина свернула к какому-то заводу. Вдалеке дымились трубы, с обеих сторон дороги проносились одноэтажные приземистые постройки, напоминавшие бараки. Улица постепенно сужалась, от нее отходило множество более мелких улочек, на которых вряд ли смогли бы разминуться одновременно две машины. В одну из таких улочек и свернул Валера. «Девятка» двигалась теперь совсем медленно, осторожно объезжая глубокие ямы, в которых запросто можно было оставить колесо, и ухабы. Асфальт оказался ни к черту, весь разбит.
В конце концов они попали в небольшой дворик, огороженный металлической изгородью. Кирпичная постройка с ютившимися под самой крышей окнами и одной-единственной обитой жестью дверью — это все, что располагалось во дворе. Здание — то ли склад, то ли мастерская — выглядело давно заброшенным, как и все остальное вокруг. О его теперешней принадлежности судить было трудно.
Валера и Павел силой выволокли упирающегося руками и ногами капитана из машины и потащили к двери. То и дело они награждали его тумаками и толчками в бок, чтобы не сопротивлялся. Со стороны выглядело убедительно. А несчастный капитан уже отчаялся спастись и мысленно готовился к неминуемой смерти.
Внутри постройки было мрачно. Узкие окна пропускали мало света. Но глаза быстро привыкли, и через несколько минут не составляло труда разглядеть скорчившегося в углу человека. Когда они приблизились, Востриков обомлел от ужаса. Волна панического страха захлестнула его. Он еще раз отчаянно попытался высвободиться, но не сумел: крепкие руки цепко держали его словно в тисках. От очередного удара в бок сперло дыхание, и он сник.
При более внимательном рассмотрении мужчина, находившийся в углу, оказался милиционером. На поле оторванных погон виднелись три маленькие звездочки старшего лейтенанта. Лицо, рубашка, куртка — все было залито кровью. На щеке глубокая рваная рана. Массивная стальная цепь, обвиваясь вокруг шеи, приковывала его к стене. Когда к нему приблизились, он боязливо съежился и вжался в угол, выставив перед собой руки, словно пытаясь защититься. Судя по всему, лейтенант находился здесь давно и над ним издевались, его били, пытали.
— Пожалуйста. Прошу вас! Пожалуйста. Не убивайте. У меня жена, сынишка маленький. Я все для вас сделаю. Все! Клянусь! Я клянусь! Прошу вас. — заскулил он, и по щекам, покрытым коркой запекшейся крови, потекли слезы. — Я виноват, признаюсь во всем! Только не убивайте, не надо.
Однако борцы за чистоту в милицейских рядах были неумолимы. Павел поднял пистолет и громко произнес: