— Знаешь, я терпеть не могу наркоманов. А еще больше тех, кто разносит эту заразу, — с расстановкой произнес он. — Я бы заставлял жрать их то, что они продают, пока это дерьмо не попрет изо всех дырок! Ты меня понял?
Парализованный суровым взглядом, как бы подтверждающим, что так оно и будет, парень утвердительно кивнул головой.
— Да, и вот еще что, — подумав, произнес Егор. — Я буду бить тебе морду всякий раз, когда тебя увижу, где бы это ни произошло. Это не из-за того, что ты трахнул мою девушку, и не потому, что ты вонючий наркоман. Я буду бить тебе морду просто так. Ты мне не нравишься.
Егор вышел.
В этом доме ему делать было больше нечего. Теперь все стало предельно ясным. Катерина спуталась с этим наркоманом, а он пристрастил ее к наркотикам. Знакомая до боли картина: сначала — травка, потом — постель. Или, может быть, все произошло наоборот: сначала — постель, а потом для остроты ощущений — несколько затяжек. Но какая, собственно, разница! Так произошло или иначе — это уже не имело никакого значения. Все кончено. Измену Егор оправдывать не мог, да и не хотел.
Полковник Воронин флегматично посмотрел на наручные часы и, подавив желание размять затекшие суставы, поудобнее устроился на жестком стуле с высокой спинкой. Многолетний опыт ожиданий в приемных заставил его усвоить одну простую истину: никогда не проявляй эмоций. Надоело — терпи, душно — терпи, опаздываешь — терпи, затекла спина и сводит ноги — терпи. Только не выказывай недовольства. Сцепи зубы и попытайся изобразить нечто похожее на улыбку. Это будет маленькой победой над пренебрежительным отношением к тебе. Ведь чем выше по рангу чиновник, тем дольше ждешь. Если у своего прямого начальника можешь просидеть пятнадцать — двадцать минут, у начальника твоего начальника — час и дольше, то в министерстве ожидание займет целый день.
В этом отношении сегодня Воронину не повезло. Он находился в приемной уже почти целый час. И хотя мог бы, как бывало раньше, войти в кабинет без приглашения, на этот раз терпеливо ждал своей очереди. У его начальника — генерал-майора Федеральной службы безопасности Семена Федоровича Круглова находился посетитель. Полковник наверняка не знал, кто в кабинете: суровая и неразговорчивая секретарша, прозванная за свой характер «железной леди», как всегда, была непроницаема и молчалива. Однако интуиция ему подсказывала, что разговор ведется там важный.
В который уже раз Воронин обвел взглядом обитую красным деревом приемную, ровные ряды стульев с высокими спинками — остатки старинного гарнитура, сделанного в середине прошлого века. Ходили слухи, что раньше эта мебель находилась в Кремле, возможно даже в приемной самого Берии, и тысячи обреченных, сидя на этих стульях, томились в ожидании решения своей судьбы. Будучи наслышан о пристрастии Круглова к подобного рода вещицам, Воронин охотно верил этим слухам, тем более что историю висевшей в приемной картины — портрета Феликса Дзержинского — он знал очень хорошо. Более полувека она красовалась на самом видном месте в кабинете главы КГБ. Затем, после перемен, перекочевала к генералу Круглову. Совсем не потому, что Семен Федорович являлся отпетым коммунистом, а по причине того, что он считал: историю, какой бы она ни была, нужно уважать.