Пока мать и дочь находятся в различных жизненных периодах, конфликт существует латентно: «Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?» — спрашивает пушкинская героиня, уверенная в своей монополии на женскую власть. И до поры до времени зеркальце успокаивает ее: «Ты, конечно, спору нет». Но уже в этом ответе есть намек на грядущую драму: это слово «спор». Спору нет, но его пока нет.
«Но царевна молодая, /Тихомолком расцветая, /Между тем росла, росла, /Поднялась — и расцвела»… И вот здесь-то мы сталкиваемся со следующей закономерностью: как только девочка вошла в пубертат, она автоматически начинает теснить мать с ее «площадки», вытеснять ее из детородного периода в «старухи». Вот за что борется мать — за сферу влияния! «Как тягаться ей со мною! /Я в ней дурь-то успокою. /Вишь какая подросла! /… / Но скажи: как можно ей /Быть во всем меня милей? / Признавайся: всех я краше, /Обойди все царство наше, /Хоть весь мир; мне равной нет./ Так ли?» Зеркальце в ответ: / «А царевна все ж милее, / Все ж румяней и белее»…
Этот ролевой конфликт — старая как мир драма между стареющей матерью, теряющей свою женскую силу, и подрастающей дочерью, дерзкой в своей юности и притязаниях на материнское место.
Эта драма не только женская. Если мы сравним так называемые мужские сказки, то увидим то же самое. Так, в мужской сказке «Царевна-лягушка» Кощей Бессмертный, обладающий неограниченной властью, забирает женщину Ивана-царевича, инфантильного героя, не ведающего, какое сокровище досталось ему под личиной лягушки. Ему остается либо оставаться без партнерши, то есть в детском, асексуальном состоянии, либо перестать быть послушным мальчиком и сразиться с врагом, который всемогущ, грозен и, как кажется на первый взгляд, бессмертен.
Его смерть какая-то особая, нужно отыскать и сломать иглу, на конце которой смерть Кощея. В психоанализе иглы, веретена, гребни — это те предметы сказочной атрибутики, которые являются фаллическими символами и иносказательно намекают на сферу секса. Сломать иглу Кощея = лишить его мужской силы, кастрировать, занять его место, став мужчиной. Смерть его — освобождение площадки, которую занимает новый, более молодой и сильный «самец». При этом поверженный властитель не обязательно умирает физически, он может умереть метафорически, то есть становится асексуальным, «умирает» как мужчина в продуктивной фазе, перейдя в следующую фазу и уступив свое место более молодому сопернику. Именно этой теме Дж. Фрэзер посвятил свою знаменитую «Золотую ветвь»: каждый раз предыдущий царь, с полном расцвете сил, должен быть убит новым, еще более сильным. В. Я. Пропп по этому поводу пишет: «Очевидно, брачный возраст детей, создание нового поколения показывает, что старому поколению пора уйти, уступить место новому»