Ничего этого Захар с Горкой таксисту, ясное дело, рассказывать не стали — не до того им было, время поджимало. Сохатый влип в историю, и теперь этого дурака надо было выручать. То есть не выручать, конечно, — на хрен он, бык безмозглый, кому сдался? — а. как бы это сказать.
Ну, словом, действовать им сейчас надлежало по обстоятельствам и так, чтобы Сохатый никому ничего не сказал. Повезет дураку уцелеть — пусть живет, а не повезет — ну кто ему, спрашивается, виноват?
Шлепая по лужам, они перебежали улицу (Горка при этом чуть не попал под машину) и оказались аккурат около бандитского джипа. За спиной взревел двигатель и дико взвизгнули покрышки сорвавшейся с места машины — таксист, которому велено было ждать, плюнул, сволочь такая, на деньги и унес ноги. В Волчанке ему бы за это башку открутили, чтоб другим неповадно было. Да и здесь, в Москве, у него еще оставались вполне реальные шансы получить урок хороших манер, потому что номер его машины Захар Макарьев запомнил очень даже хорошо. Дайте только из этой заварухи выбраться, а там поглядим.
Из магазина сквозь выбитую к чертям витрину доносились вопли, грохот и звон бьющегося стекла. Быком ревел Сохатый; что-то трещало, и было не разобрать, мебель это ломается или чьи-нибудь кости.
Водитель джипа не усидел за баранкой и открыл дверь, явно намереваясь принять участие в увеселении. Он успел осторожно спустить с хромированной подножки левую ногу в начищенном до блеска тупоносом ботинке, и тут Горка, пробегая мимо, задержался на какую-то долю секунды и коротко взмахнул рукой. Тускло блеснуло широкое, отточенное до бритвенной остроты самодельное лезвие, раздался противный чмокающий звук — и водитель, сжимая будто вмиг одевшимися в блестящие красные перчатки ладонями перерезанное горло, запрокинулся назад и мешком съехал с сиденья в снежное месиво, которое прямо на глазах начало превращаться из серо-коричневого в красно-бурое.
Захар на бегу заглянул в лицо братишечки, что валялся на тротуаре, припорошенный сверху осколками витрины. Этому парню повезло меньше, чем бригадиру шабашников, — Сохатый с ним не церемонился и бил, что называется, на поражение. От этого удара физиономия бедняги вдавилась внутрь и расплющилась, как донышко алюминиевой миски, по которому хватили кувалдой. Из кровавой каши двумя неподвижными стеклянными шариками смотрели широко открытые глаза. Они не мигали, да и без того было ясно, что лежащий на тротуаре человек мертв, как кочерга.
Захар перешагнул через труп, и в это время где-то внутри магазина звонко бахнул выстрел. На улице кто-то завизжал, и зеваки, которые уже начали кучковаться вокруг, брызнули в разные стороны, как воробьи.