Клод плохо понимал, что говорит, слишком ошеломленный мыслями о том, что произойдет, если немцы задействуют свои танки и самолеты, пока Европа пожимает плечами и развлекается.
– Клод, ты несешь чушь! Вернуться к Джали? Я слышала, что он растолстел. И болен сифилисом. Как бы то ни было, я останусь здесь, во Франции. Поеду туда же, куда и ты, чтобы не спускать с тебя глаз. Я не позволю отослать себя, чтобы ты получил свою… Чтобы она заняла мое место. – Теперь ее глаза были полны отчаяния, и Клод вздрогнул.
Но недавно он принял важное решение. Оказалось, что его не так уж трудно принять.
– Бланш, ты должна знать… с этим покончено. С моими четвергами.
– Серьезно? – Она насторожилась, стала скептичной. Вулкан перед извержением.
– Да. Сейчас не время для… этого. Сейчас нужно думать о том, как выжить. И… о любви? – Клоду не понравилась вопросительная интонация, закравшаяся в его ответ. Он почувствовал себя уязвимым, но ничего не мог с этим поделать. За все годы их брака он ни разу не спросил жену, любит ли она его. Клод считал это само собой разумеющимся, как и любой француз. Или, скорее, как любой француз, Клод считал само собой разумеющимся, что это не имеет особого значения.
Но не любой француз был женат на американке.
– Клод! – Ее глаза наполнились слезами, она уткнулась ему в шею, и он вдохнул ее аромат. Бланш всегда пахла спелыми фруктами: персиками, виноградом и сочными грушами. – Ты становишься сентиментальным на старости лет!
– Бланш, – Клод покачал головой; она всегда дразнила его. Когда не швырялась вещами. – Я серьезно. Я… мы играли в разные игры, не так ли? Слишком долго. Я виноват не меньше, чем ты. Я уже видел одну войну и не хочу видеть другую, но в войне есть что-то, что заставляет человека анализировать свою жизнь, свои достижения… или их отсутствие. Я не горжусь некоторыми вещами.
– Неужели? – Лицо Бланш просияло, и Клод с болью подумал, что уже очень давно не вызывал у жены такой радости. – Ты серьезно? Я… я тоже не знаю, что случилось с нами. Наверное, мы слишком быстро поженились, слишком увлеклись друг другом. Я не успела опомниться, как у меня появился французский паспорт и номер в «Ритце». Кто будет жаловаться на такое? Но ведь у нас никогда не было настоящей семьи. Когда два человека – все друг для друга, и им не нужны блеск и роскошь, которые окружают нас. Может, еще не поздно начать сначала? И в горе, и в радости… и весь этот джаз?
Клод не мог удержаться от смеха: Бланш постоянно коверкала библейские изречения. В отличие от мужа она не воспринимала религию всерьез. Ни еженедельной исповеди, ни воздержания во время Великого поста. В тех редких случаях, когда она сопровождала Клода к мессе, Бланш жаловалась, что ей приходится вставать на колени. Но, учитывая ее происхождение, Клод не считал себя вправе давить на Бланш.