Потому что муж снова ей изменяет.
– Сейчас нужно думать только о любви, – сказал Клод в тот день в своем кабинете, прежде чем перистые облака конфликта превратились в грозовые тучи войны. Она поверила ему. Как дура, как жена. Девять месяцев в Ниме стали для обоих откровением. Никакого «Ритца» – только крошечная квартирка, и они вдвоем (точнее, они и целый полк французских солдат, которые, как выяснилось, больше всего любили пить кофе и спорить о политике; на это уходило все время, свободное от строевой подготовки и подготовки к вторжению, которое все откладывалось, а потом закончилось, едва успев начаться). В те месяцы Бланш и Клоду пришлось поддерживать друг друга, как никогда раньше. Не только из-за бытовых неудобств и повседневных хлопот, которые требовали больше времени и сил, чем могла предположить Бланш, – готовки, уборки и стирки. Аузелло пришлось полагаться друг на друга (и больше ни на кого) в вопросах и разговорах куда более важных, чем обычная для «Ритца» болтовня о том, кто с кем спит, кто не заплатил по счету, кто собирается устроить вечеринку и т. п.
Они говорили о будущем, которое смутно маячило на горизонте. Предавались воспоминаниям, как влюбленные, которые недавно встретились и хотят как можно скорее слить две жизни в одну, начать общую историю. В случае с Аузелло эту историю еще предстояло очистить от лжи и взаимных обвинений, которые все умножались, отражаясь в сверкающих зеркалах и люстрах отеля «Ритц». В Ниме, провинциальном городке недалеко от голубого Средиземного моря, где людей больше всего волновало, кто выиграет еженедельный турнир по бочче, проходивший на центральной площади, совместное будущее Клода и Бланш, простое и даже скучное, казалось возможным.
Но теперь…
Теперь, когда они вернулись в Париж; когда война нахлынула и отступила, оставив их барахтаться в безумной новой реальности; когда мир раскололся и рухнул, превратившись в кусочки головоломки, которые никогда больше не соединятся; когда единственное, что еще реально, что имеет смысл, – это любовь…
Теперь, когда Клод снова ворчит и ругается на нее, просит всегда носить с собой паспорт, вести себя прилично, не враждовать с немцами… Он делает это потому, что ужасно беспокоится! О чем он думал? Почему не отправил ее в Америку, когда это было возможно? Боже, что бы он делал без нее, без своей Бланшетты?!
Именно теперь это незамысловатое совместное будущее кажется невозможным.
Бланш думала, что единственное благо, которое принес с собой этот кошмар, – это то, что они с Клодом наконец-то покончили с… «французскостью» их брака. С глупым высокомерием французского мужчины, воплощением которого был ее муж; с его неспособностью держать свой член в штанах. В тот день, когда он впервые поделился с ней своими страхами, он поклялся, что покончил с этим. Отныне для него имеет значение только Бланш!