– Интересно… дальше?
– Купил ты не что-нибудь, а яхту, причём поставил второй шифт – Платина вчера мне все уши прожужжал. Второй шифт нужен для активных действий. Очень активных. И, как правило, не очень законных – если речь идет о гражданском корабле. Уж настолько-то я в предмете разбираюсь. А по прилёте поинтересовался не кем попало, а оружейниками. Что, патроны к пистолету закончились? Не смешно. Раз ты решил разобраться – а ты решил – стало быть, есть с чем.
– Гм… а ты не думаешь, что я уже большой мальчик? И придерживаюсь доброй старой точки зрения на температуру подачи такого блюда, как месть?
Девушка приподняла одну бровь, придав лицу предельно скептическое выражение.
– Месть? Возможно. Но задуманная тобой стряпня, сдаётся мне, называется «возмездие»… ну, или, чтобы не быть слишком пафосными – «наказание». А это разные рецепты. Очень разные.
Десница побарабанил пальцами по столу и заключил:
– Плохо.
– Что именно?
– То, что мои действия просчитываются вот так, на «раз-два-три». Это значит, что у меня очень мало времени.
Агата откинулась на спинку стула и прищурилась. Выражение её лица майору было знакомо ещё с Волги («А ты мне пока не заплатил за выполнять приказы!»), и он совсем не удивился, когда услышал вкрадчивое:
– Командир… ты ведь не собираешься стряпать это своё блюдо в одиночку? Повар ты хоть куда, кто бы спорил, но без поварят как-то несподручно, нет? Кто-то ведь должен чистить овощи, подавать ножи, мыть посуду… или бить ее. О головы конкурентов. Чтобы под ногами не путались.
– Агата!
– Одиннадцать лет уже Агата. А Даша и вовсе двадцать девять. Так что?
– Слушай, я не могу…
– Я сейчас тебе скажу, чего ты точно не можешь, – голос доктора Ставриной зазвенел сталью. Какой-то явно не выспавшийся парень по соседству удивленно поднял голову от тарелки, и она, сладко улыбаясь, слегка сбавила обороты. – Ты не можешь сбросить с хвоста меня. И Платину – как только он окончательно проспится и сложит два и два. Уразумел?
Десница сжал губы так, что отчетливо проступили жилы на шее. Впрочем, когда он заговорил, в голосе звучала только ласка. И – где-то на самом дне – бешенство.
– Знаешь, лапочка, я тебя, кажется, ненавижу.
– Это пройдёт, командир, – ощерилась Агата. – Не сразу, но пройдёт.
Становящийся не в меру темпераментным разговор был прерван грохотом каблуков: видя цель, веря в себя и чихая на все препятствия, к ним приближался Варфоломей. Остановился, окинул сотрапезников грозным взглядом. Ногой подтащил стул от соседнего столика, уселся на него верхом, водрузив скрещенные руки на спинку, а подбородок на руки. Сузил глаза.