Свежий ветер гнал по каналу невысокие волны, они плескались у бортов, — привычный звук, который вошел в жизнь Карданова. Это напоминало о себе море…
Море… Вся жизнь капитана дальнего плавания Карданова была связана с морем. Он отчетливо помнил, как, затаив дыхание, увидел его впервые. Отец привез мальчика в Старый Петергоф. Они пошли по лесной, усыпанной пожелтевшей хвоей тропинке и минут через двадцать оказались на песчаном берегу с разбросанными повсюду валунами. Впереди лежала гладкая серая поверхность Финского залива. На горизонте различались какие-то черточки и кубики, еле заметно чернела полоса противоположного берега… Ничего особенного не было в этой скучноватой, бедной красками картине, но сердце Андрея рвалось туда, за горизонт, где лежали морские просторы. Он чувствовал необычайное и непонятное волнение, как будто всё то, о чем мечтал мальчик, лежало там, в некрасивой серо-голубоватой воде, так прозаически называемой Маркизовой Лужей. Отец крепко сжал плечо Андрея:
— Вот это море, сын!
Они стояли молча. По морскому каналу, отчаянно дымя, проходил пароход. Мальчик не отрываясь проводил его глазами. Пароход шел в далекие страны…
С этого дня началось увлечение книгами про море и моряков. Бессонные ночи, недовольные окрики матери: «Туши свет! Хватит читать. Спать пора!» Плавание на лодках по Неве. Какое это было счастье — взять вёсла в руки, грести и мечтать…
Наконец школа окончена, и Андрей — слушатель мореходного училища. Учебно-парусная шхуна «Коралл», стройная, распустившая белые паруса, будто сошедшая со старинной гравюры… И первое дальнее плавание. Черное море с высокой шумящей волной, Средиземное море, синее как сапфир, с почти таким же синим небом, Атлантика с радугой красок, Тихий океан с веселыми пассатами и «ревущие» сороковые широты…
С тех пор Карданов не расставался с морем. В штиль оно расстилалось вокруг бесконечными милями блестящего шелка, в штормовую погоду оно поднимало горы волн и яростно набрасывалось на судно…
Море тихо стучалось в борта, чуть-чуть покачивало ошвартованный у стенки теплоход, как бы говоря: «Я здесь». Это далекий накат заходил в защищенные волноломами гавани… Теперь Карданову казалось, что он может отличить по вкусу и цвету воду любого моря.
За годы своих плаваний он сменил много судов. Память об одних оставалась в его сердце навсегда, как о лучших друзьях. С ними не хотелось расставаться, и Карданов покидал их палубы с грустью. Такие суда подчинялись его воле, выполняли все его желания. Он знал, что они не подведут в тяжелый момент, не выкинут какой-нибудь неожиданный фокус. Он любил их нежной любовью. Попадались и другие, взбалмошные, непослушные. Против всех расчетов и правил они шли на ветер, когда должны были идти под ветер, вовремя не отрабатывали назад, хотя в машине всё было в порядке, непрерывно и стремительно качались, изматывая людей, ставя под угрозу погруженный в трюмы груз, и как-то особенно поддавались сносу течения и ветра. Плавать на этих судах было неприятно. Андрей Андреевич не любил вспоминать их. Давно прошло то время, когда он с волнением вступил на палубу маленькой «Шилки» и пошел в свой первый капитанский рейс… Но такое не забывается. Вот над столом в красивой рамке пожелтевшая фотография «Шилки». Как гордился тогда своим судном Карданов! Оно казалось ему лучшим. Но прошло время, и что такое теперь «Шилка»? Даже странно вспомнить, что тогда Советский Союз имел такой торговый флот. Маленькие и старые пароходы. Теперь советские торговые суда не только ни в чем не уступают своим иностранным собратьям, но во многом превосходят их. Они стоят ошвартованные к причалам всех портов мира, огромные, обтекаемые, оснащенные новейшими навигационными приборами. И, конечно, лучший из них — теплоход «Тайга», которым вот уже два года командует Карданов. Он сам подбирал команду на теплоход. С каждым человеком знакомился, разговаривал, выясняя отношение к морской службе, к судну… И не напрасно. Экипаж собрался отличный. Дружный, опытный, смелый. Работа на «Тайге» доставляла радость. Капитан любил подняться на мостик, взяться за ручки телеграфа, почувствовать, как подчиняется ему судно. Он мог проснуться ночью, прислушаться и, не глядя на приборы, определить, сколько оборотов делает машина. С чувством человека, сознающего красоту своего дома, проходил он по уютным помещениям теплохода, по сверкающим белым коридорам, спускался в похожее на лабораторию машинное отделение.