Ничего, придет в себя в нормальных условиях, в документах значилось, что он переведен на вольное поселение в распоряжение спецкомендатуры района по месту пребывания. Это значит, что лагерный режим для него закончился. Григорий Ильич обратил внимание, что на обеих руках у него отсутствовали фаланги мизинцев. Это не делало его инвалидом и не мешало в работе, но, вероятно, ему было это неприятно, он прятал пальцы рук, сжимая их в кулаки. Наверное, потому в личном деле, которое успел полистать Григорий Ильич, была запись, что в криминальном сообществе Руслан Халаев не состоит, но среди зэков имеет погоняло Кулак.
«Видно, хороший кулак у этого конюха, раз уголовники его так окрестили», – усмехнувшись, подумал Григорий Ильич.
Руслан Халаев в это время думал о другом. В его голове всплывали воспоминания его детства, юности. Дорога, по которой ехал грузовик, была местами горной, отвесные скалы сопок напоминали ему родные места. Он смотрел на эти камни и думал о своей, оставшейся где-то в прошлом, родине. Это было так давно, в какой-то другой жизни. Руслан понимал, что сейчас не может вернуться в свой аул, но придет время, и он туда вернется. Обязательно вернется, потому что каждый человек должен жить на своей родине, на своей земле, там его корни, там в могилах лежат его предки, о которых он не имеет права забыть. Часто, во сне, он бродил по родному селению. Встречал близких друзей, родственников, они улыбались ему, но он никак не мог с ними поговорить. Он подходил к ним, а они исчезали, он просыпался в отчаянии, долго не мог уснуть. Так случилось, что во время войны по своей глупости он уклонился от призыва в армию, ушел в горы. Когда одумался, было поздно, попал в трудармию. Потом случилось то, что он будет помнить всю жизнь. Этап, в котором он шел, замерз у ворот в лагерь. Им запретили похоронить умершего в пути имама, а они отказались бросить его на обочине дороги. Они не могли иначе, замерзая около тела имама, они совершили обряд, читали слова шахады и, умирая, вошли в рай. Он, единственный из ста человек, почему-то уцелел, выжил, он просто от холода потерял сознание там, на заснеженной дороге, а очнулся в тюремной больнице. Его откачали, вылечили его тело, а душа, она, наверное, осталась вместе с его земляками… Поэтому он продолжал жить на земле, по воле Аллаха, оставившего ему эту жизнь, но душой он был с ними… Так ему казалось, и ничего не радовало его на этом свете. Дни, месяцы, годы скользили мимо него, а он просто выполнял ту работу, которую ему поручали. Он любил лошадей с детства, и его поставили конюхом в большую лагерную конюшню. Рабочие лошади использовались на лесоповале. Ему жаль было этих животных, работавших на износ. Ему не было жаль, так же работавших до полного изнеможения людей. Они сами выбрали себе этот путь. Своими действиями, поступками, мыслями… Он понимал, что все, что с ним происходит, происходит по воле Аллаха, и он благодарил его. Один раз заключенные, какие-то непонятные ему грубые люди, разрисованные по телу синими картинками, пытались вмешаться в его жизнь. В лагере был голод, зэки пришли ночью в конюшню, чтобы забрать только что родившегося жеребенка. Он не дал им это сделать, и ему это не простили. Они хотели подчинить его, но они не знали, что это невозможно. Он не боялся и не чувствовал боли. Когда его, окружив, стали избивать, он выбрал самого сильного из них и, бросившись, сбил с ног. Его били кулаками, пинали ногами, а он, подмяв под себя их главаря, молча выдавливал ему глаза. Тот стал орать от боли и страха остаться слепым. Зэки, услышав этот дикий рев, остановились. Тогда все закончилось без жертв, подоспевшие вертухаи разогнали толпу. Его уголовники больше не трогали. А он общался только с лошадьми, ухаживал за ними, лечил их раны, разговарил с ними, и они понимали его. Когда он входил в конюшню, каждое животное протягивало свою морду к его руке, – всем хотелось, хотя бы на секундочку, чуть-чуть прикоснуться.