– Никак нет.
Гринев не знал, радоваться или нет этому назначению. Так сложилась его судьба, он просто хотел жить. Он не поверил Клоду, что его родина Россия, а не жидовско-коммунистическая империя под названием СССР. Родина одна, как ни называй, а тот, кто вторгся на ее землю, – враг. Надо было пережить как-то это время, и потому согласился служить врагу, вполне осознанно пошел на предательство. Он понимал, что был приговорен своими, пусть по ошибке, но он видел, что таких, как он, в особом отделе расстреливали пачками. Не подоспей немцы, лежал бы сейчас в земле сырой с советской пулей в голове, и никаких проблем и мучений. А сейчас, что сейчас? Выявлять и «шлепать» тех, кто сохранил надежду на спасение? Тех, кто еще надеется, взяв в руки оружие, пустить юшку немчуре? Отказаться – опять смерть, только уже от немецкой пули. Может быть, попытаться, наоборот, отбирать к «стенке» тех, кто действительно опасен его родине? Его, конечно, раскусят… Но, может быть, он хоть что-то сможет, что-то успеет. Пару-тройку настоящих гадов шлепнет, и то хорошо… Может, зачтется на том свете, на этом точно уже ничего не поможет.
В сорок пятом в Праге, в подвале дома на Вацлавской площади, тяжело раненным он попал в плен. Врать не стал, рассказал особистам все. К нему часового приставили в госпитале, долго проверяли его показания. Он о многом смог рассказать контрразведке, думал простят. Не расстреляли, но и не простили – десять лет лагерей за измену Родине. В лагере, когда уголовники прижимать стали, примкнул к власовцам…
Андрийка Губанюк, родом из Волыни, рано остался без родителей. Мать умерла при родах его младшей сестры, отец через два года ушел из дома на работу и не вернулся. Нашли его с проломленной головой в кустах за кабаком, в котором он часто коротал вечера. Полиция не особо утруждала себя по таким делам, виновных так и не нашли. За детьми при живом отце присматривала тетка, старшая сестра отца; теперь ей одной, без кормильца двоих детей стало тяжело содержать; она отдала их в приют и уехала во Львов. В 1939 году, когда во Львов вошла Красная армия, Андрийка, уже трижды судимый за мелкие кражи, сидел в камере полицейского участка. Ждал отправки в тюрьму. Он был известным львовским щипачом по кличке Губа, и гордился этим. Экспроприировал из карманов богатеев кошельки, и делал это очень умело. Советская власть его талант не оценила, и он получил два года лагерей по наказанию, назначенному ему прежней властью. Тут ему, конечно, не повезло: отбывать срок поехал этапом не в Польшу, а на Урал. В лагере, в картежной драке, ударив ножом, убил партнера. За «мокрое» дело добавили десять лет.