Тяжелой и продолжительной была нынче пора сенокосная…
Едва управились с сеном, созрели хлеба. И сразу же наступило вёдро.
— Бог-то понял: лей не лей, а упрямые колхозники все равно делают свое дело. Забрал свой дырявый мешок, да и завалился спать, — смеялись одни.
— Уй, зачем так говорить! — пугались другие. — Вот как разгневается…
А что будет, когда бог разгневается, не говорили — сами не знали.
Боженька, видать, заснул крепко: третью неделю не было дождя, третью неделю нещадно палило солнце, над полевыми дорогами серым облаком клубилась пыль, по ночам полыхали тихие зарницы.
Такие же зарницы — тихие, чуточку тревожные, куда-то зовущие — полыхали в душе Качырий…
Соседка насыпала ей тарелку лесной малины вперемешку с земляникой. Земляника уже отходила, малина — в самом разгаре. Качырий пожалела, что тетка Матра не принесла ей сегодня молока. Так хотелось полакомиться земляникой с молоком!
В пяти километрах от Масканура, за лесом, раскинулась деревня Пюнчерйымал. Оттуда женщины-колхозницы рано утром приносят в районный центр молоко, сметану, свежие яйца, иногда грибы, ягоды. Они не стоят со своим товаром «па бойком месте», у каждой имеется по нескольку постоянных покупателей. Иногда хозяйки, занятые на работе, посылают вместо себя детей.
У тетки Матры детей нет, она всегда приходит сама и очень спешит.
«Не захворала ли? — размышляла Качырий. — А что если проведать ее?» Эта мысль обрадовала молодую женщину. Все равно делать ей нечего — Николай предупредил, что обедать не придет, вернется поздно вечером.
Пройдя лесом, Качырий вышла на полевую дорогу, покрытую толстым слоем мягкой пепельно-серой пыли. С обеих сторон стеной подступала уже начавшая осыпаться рожь. Свернуть некуда, приходится шагать прямо по пыли.
Впереди, в ложбине, виднелась деревня. Вдали, на горизонте, трепетало знойное марево.
У горных мари, Качырий это знала, с какой бы стороны не подъедешь к деревне, в начале улицы непременно наткнешься на закрытые наглухо ворота. Вечером пастух пригонит стадо, закроет ворота и может идти отдыхать, уверенный, что ни одна блудливая корова или овечка не выйдет за пределы села, даже если хозяев не окажется дома, некому пустить скотину во двор. Не очень-то разгонишься и на автомашине: перед въездом в деревню вылезай из кабины, открывай ворота, перед выездом — то же самое. Иной лихач-шофер лютует, а жители только посмеиваются: «Ничего, милок, тише едешь, дальше будешь, и куры паши целы останутся».
У луговых мари так не заведено. Даже между избами, бывает, зияет просвет, двор стоит неогороженным. Так и здесь, Качырий беспрепятственно вошла в деревню, на тихую пустынную улочку. Кого бы спросить?