— А что делать станешь? — в голосе спросившего сквозила озабоченность, сочувствие.
— Что делать… Прошу принять меня в ваш колхоз рядовым членом артели. Вот мое заявление.
Сапунов расстегнул свою кожаную тужурку, достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо листок бумаги, сошел вниз и протянул деду Савлию.
— Дык я… дык я не председатель колхоза, — растерялся дед, смущенно озираясь по сторонам, как бы ища совета. Но никто не глядел на деда Савлия, у всех перед глазами светилась золотая звездочка Героя, что лишь на мгновение сверкнула на груди Сапунова, пока он доставал заявление.
По рядам пробежал шепоток. Люди отводили глаза, устыдившись своей горячности. Шутка ли так надсмеяться над Героем, назвать его блудливым козлом… Лишь дед Савлий ничего не заметил, растеряно крутил в руках бумажку, наконец, решил передать её Доронину.
— Решайте сами, — улыбнулся тот.
Тогда дед Савлий приосанился, строго нахмурил свои кустистые брови, спросил:
— На какую работу желаете? Извиняюсь, профессия ваша какая?
— Я инженер. Неплохо знаю сельскохозяйственную технику. Могу работать трактористом, комбайнером, шофером, механиком… Ну, а поскольку таких машин в колхозе пока нет, могу сесть на жатку. Должен вам сказать, товарищи, все эти машины в колхозе будут. Этого требует сама жизнь. Будет свой гараж, свои мастерские, свой машинный двор — все будет. Но не будем забегать вперед. Жена моя — врач. Старший сын поступил в сельскохозяйственный институт, учится на агронома.
— Принять его, принять! — послышались голоса.
— Теперь если уехать захочет, не отпустим!
— Не отпустим! И сына сюда затребуем!
— Председателем колхоза поставим!
— Кого, сына?
— Зачем сына? Отца!
— Правильно! Кргорий, уснул, что ли? Ставь на голосование!
Вот так пюнчерйымальцы избрали себе нового председателя.
— Только бы не запил, — тревожилась тетка Матра. — У нас ведь как, не хочешь да выпьешь: у того свадьба, у другого крестины, у третьего поминки, четвертый поросенка заколол… Каждый зовет к себе председателя, не придет — обидится, дескать, зазнался, брезгует нашей хлебом-солью. А церковных-то праздников сколько! Крещение, рождество, пасха, семик, троица, казанская… В открытую вроде никто не празднует, стыдно свою отсталость показать, а тайком самогонку гонят, пьют. И опять же каждый норовит угостить председателя, чтобы, значит, га крючок его зацепить, улестить, задобрить. Попробуй, удержись, если не хочешь народ обидеть.
— Не пойму я тебя, тетя Матра, — сказала Качырий. — То ты радовалась, что сияли старого председателя, теперь, вроде, оправдываешь его, жалеешь.