Она вернулась к кровати, встретилась со взглядом Качырий, которая, забыв о себе, с глубоким состраданием и изумлением глядела на все, тепло, по-матерински улыбнулась.
— Кажется, вы меня жалеете. Не надо. Человек не жалок, человек силен. Должен быть силен. Иначе нельзя… А то, что у вас, — пройдет. Только не надо замыкаться в себе. Идемте на воздух. Я знаю одно чудесное местечко, где вам никто и ничто не будет помехой. Идемте!
С той поры Качырий редко заходит в свою палату. Вот и сейчас, сразу после обеда, она уединилась в тихом, укромном уголке, куда привела её врач в тот памятный день. Ей выдали легкую кровать-раскладушку. Хочешь, лежи, отдыхай на свежем воздухе, хочешь, читай книжку.
Сегодня Качырий что-то не читается. Бездумно глядя в голубой просвет неба над головой, она как бы прислушивается к себе, к непривычному безмятежному покою, царящему вокруг. Теплый, парной ветерок шаловливо треплет прядь волос над виском. Золотистые лучи солнца, пробиваясь сквозь густую листву, ласково нежат кожу лица, шеи, почти не тронутую летним загаром. Кругом — тишина. Слышен лишь мягкий шелест листвы, да какая-то неугомонная птичка-хлопотунья звонко щебечет где-то неподалеку. Качырий чуть повернула голову. На самой нижней ветке старого клена, в тени которого стоит её раскладушка, прыгает, суетится крохотная серенькая пичуга и самозабвенно поет свою незатейливую песенку:
Шуик-чок-чок!
Шуик-иок-чок!
— Смотри, сорвешь голос, — улыбнулась Качырий.
Птичка перепорхнула на другую ветку, глянула вниз своими темными бусинками, отряхнула перышки на груди и снова запрыгала, защебетала, как бы приглашая Качырий принять участие в её самодеятельном конверте.
— Ишь, какая бесстрашная. — рассмеялась Качырий и глубоко, всей грудью, вздохнула. Пахло свежестью реки, далекими покосами И еще чем-то, до боли знакомым. Сердце Качырий трепыхнулось и сладко замерло, как бы в ожидании чего-то светлого, радостного. Она с удивлением оглянулась вокруг.
Между огромными старыми кленами и тополями озорно шелестят листвой молоденькие липки, тонкие клены и густые кусты орешника. В прозрачном воздухе плавает белый тополиный пух. Но стволу ближнего клена двумя нескончаемыми цепочками снуют муравьи: одни вверх, другие вниз. На разлапистом лопухе отдыхает и нежится пестрая бабочка-крапивница, а неподалеку от нее, у края лопуха, прилепились две «божьи коровки».
Хлопотунья-пичуга улетела к своим товаркам и теперь к ней присоединились полоса других птиц.
Шуик-чок-чок!
Пинь-пинь! Тара-рах!
Чрек-чрек!
Тюи-у! Тюи-у!
Кто они? О чем щебечут?..