Управляющий вторым отделением жил в белом кирпичном домике, с шиферной крышей и застекленной верандой, точно таком же, как все другие дома нового поселка, затерянного в бескрайней казахстанской степи. Вдоль прямой, как стрела, широкой улицы высажены деревья. Микале, которого жители поселка, в основном, механизаторы, уважительно величают Михаилом Павловичем, вышел со двора с двумя ведрами колодезной воды, чтобы полить тонкую, хрупкую рябинку, завезенную им невесть откуда прошлой весной.
Вдали, на горизонте, огромным оранжевым шаром садилось солнце. Последние лучи его ослепительным пламенем полыхали в стеклах окон, серебристыми искорками вспыхивали на осколках битого стекла, втоптанного в каменистый тротуар.
Пахло степной пылью, нагретой щебенкой, ковылем…
— Вот, — Пузырьков показал повестку. — Хочу просить отпуск за свой счет. Не возражаешь?
— А зачем тебе туда ехать? Отпиши в суд, что, мол, на развод согласен.
— А если я не согласен? — запальчиво спросил Пузырьков.
Яшмолкин наблюдал, как земля впитывала влагу, аккуратно вылил под рябину второе ведро.
— Брось дурить… Ни к чему это. Если хочешь знать, у сестры новая семья. Они счастливы.
— Они. А я? Я счастлив?
— Тебе лучше знать.
Яшмолкин, подхватив ведра, направился во двор.
— Значит, не дашь отпуск?
— Не дам. Не время ездить по отпускам — уборка на носу.
— А, провалитесь вы со своей уборкой! Надоело! Завтра же беру расчет!
— Скатертью дорога.
Директор совхоза, узнав в чем дело, согласился дать недельный отпуск. Но Пузырьков, прибывший на центральную усадьбу с вещами, не захотел переменить свое решение: трактористом он может работать, где угодно, не в этом, так в другом совхозе. Это даже лучше, чем быть в подчинении у своего бывшего шофера. Да и на черта ему сдались эта безлесая степь, целинный совхоз, койка в холостяцком общежитии!
На этот раз Пузырькову пришлось остановиться в городской гостинице. Можно бы по старой памяти навестить Нелли, как она там. Потом, после суда. Суд — завтра.
Спать Пузырьков лег рано, чтобы хорошенько отдохнуть с дороги и явиться в суд бодрым, со свежей головой. Но сон не шел. На душе было смутно, тоскливо. Приехал. А зачем? Узнать, кого она нашла? Но какое это имеет значение для него, Пузырькова? Ровным счетом никакого. Показаться старым знакомым и масканурским деятелям, вот, мол, я, видите, не пропал, жив-здоров, одет с иголочки и при деньгах?.. Или узнать, как Нелли, кого родила — сына или дочь и, если что, забрать с собой? Но тогда не надо было увольняться. Впрочем, Нелли — не то, совсем-совсем не то. Не лежит к ней душа. Качырий… Катюш… Ох, какого же он свалял дурака! Ведь помирились было, все шло хорошо, Яшмолкины уехали… Надо же, позвонила Нелли: «У меня день ангела, соберутся близкие друзья. Приходи, если не боишься разориться на подарок. Можешь с женой». Как знала, что Качырий в командировке. Конечно, Нелли и не рассчитывала, что он придет с женой. Пошел, боялся, что потом, при случае, скажет: «Поскупился на подарок или жена денег не дала?» Ну и влип, попал в ловушку. Сволочь, заранее все продумала, фотографа какого-то пригласила. То-то и висла на шею, на колени садилась. Вроде бы в шутку. Шутка!