— Вылезай!
— Что такое? В темном квадрате подполья тишина, никто не лезет наверх. Куда же девался Сакари Петр?
Харитонов спрыгнул в подполье, огляделся, не сразу заметил человека, стоящего в дальнем углу на четвереньках. Едва Харитонов, пригнувшись, двинулся к нему, как тот, крестясь, стал пятиться назад.
— Чур меня, чур меня… Господи-боже, спаси, не давай в руки дьявола! Изыди, сатана, не подходи!
«Похоже, рехнулся со страху», — Харитонова бросило в жар, на лбу выступил холодный пот.
— Петр, это я, Харитонов…
— Нет, ты дьявол, дьявол… Не подходи!
— Не бойся, вылазь. Я пошутил. Екатерина Павловна, подайте голос!
— А что с ним?
Наконец Сакари Петр поверил, что перед ним не кто иной, как сам председатель колхоза, и страшно обрадовался.
— Максим! А я ведь думал…
— Вылазь.
Когда оба выбрались из-под пола, бригадир, под смех присутствующих, долго тряс руку Харитонова, благодарно хлопал его по плечу.
— Максим, дорогой… Спасибо, выручил, до самой смерти не забуду.
— Как же ты в подполье-то угодил? — спросил Пал Палыч.
— А черт его знает! Я ведь думал того… помер. Закопали меня. А я возьми да оживи. Темень, ни зги не видать. Тут пощупал — земля, там пощупал — земля. Холодная! И тихо так… Жуть! Заорал я, вскочил, а тут кто-то бац меня по башке, не то лопатой, плашмя, не то доской. Это, видать, об пол трахнулся. Ну и сковырнулся. Очухался, гляжу, черт ко мне подбирается — большой, черный, а позади него свет потихонечку струится… Ну, думаю, в ад попал, сейчас меня на костер поволокут. А это, оказывается, Максим. Все! Больше спиртного в рот не возьму. Этак не долго и умом рехнуться.
— «В ад попал…» Тоже мне, бригадир, — фыркнула девушка-счетовод.
— С сегодняшнего дня он не бригадир, — сказал Харитонов, — Пал Палыч, если кто позвонит, скажи что мы с парторгом поехали на ток второй бригады, а оттуда прямо — в Кучкумбал. Придется, Екатерина Павловна, провести бригадное собрание, поговорить с народом.
— Максим Игнатьевич, довольно вам со мной нянчиться. Собрание мы и без вас проведем.
Они обменялись долгим взглядом. Серые глаза Харитонова потеплели.
— Ну что ж, давай, комиссар, действуй.
В Кучкумбале петров день был в разгаре.
Единственная, прямая, как стрела, улица, густо заросшая топтуном-травой, казалась пустынной. Но так только казалось. Время от времени то из одних ворот, то из других выйдет шумная ватага подвыпивших, разодетых по-празничному, мужиков и баб, с песнями и приплясыванием пройдет несколько дворов и хлынет в ворота, гостеприимно распахнутые хозяином, по обычаю зазвавшим сельчан к себе. Тотчас изба наполнится шумом, песнями, а если где пиликает гармошка или голосит волынка, то и дробным переплясом.