— Не реви, — сказала Марпа, сгребая «кукол» в одну кучу, не выдержав, всхлипнула и сама. она порывисто схватила Олюк, прижала к себе, целовала мокрое от слез личико, гладила острые худенькие плечики, рыжие кудряшки. Олюк вся в отца, как шляпка подсолнуха с крапинками-веснушками на курносом лице, близнецы, Рая и Галя, по матери — смуглые, темноволосые, не по годам серьезные.
Пять лет назад на стройке погиб их отец, кровельщик — пьяный был, вот и не уберегся. С той поры жизнь Марпы пошла кувырком, как пущенный под гору обруч от рассохшейся кадушки. Правда, люди не оставляли её в беде. Приходили из школы, из райздрава, еще откуда-то, предлагали определить тогда еще годовалую Олюк в детские ясли или даже в дом ребенка на полное государственное обеспечение, подыскали для вдовы работу — посудницей в столовую, а если хочет — в промкомбинат, где можно побольше заработать. Марпа не согласилась. Всю жизнь прожив на иждивении сначала отца, потом мужа, она страшилась постоянной работы. Каждое утро в одно и о же время идти на работу, по часам обедать, по часам приходить домой, вечно торопиться, чтобы, упаси боже, не опоздать, — нет, это не для нее. Да еще отдать своего ребенка в чужие руки… А кто за остальными двумя приглядит? Куда уж ей на работу от троих-то детей. Не хватит пенсии? Ну и что ж, пустит квартирантов. Самим довольно и одной комнаты, чай, не бары — обойдутся.
Первый год Марпа не испытывала особой нужды: от мужа остались кой-какие сбережения, да еще пособие хорошее выдали. А потом пришлось изворачиваться, перебиваться случайными заработками. Кому постирать, кому понянчить ребенка у себя на дому, кому помочь распилить дрова. Но скоро Марпа поняла, что выгоднее всего «базарить» — подешевле купить, подороже продать, «толкать» вещи знакомых, которые сами почему-то стесняются стоять на толкучке. Постоишь полдня на холоде да на ветру, поневоле потянет обогреть нутро, пропустить чарку-другую, особенно, если выпало счастье взять хороший «калым». Так и пристрастилась Марпа к спиртному. Есть у Марпы денежки и про запас да только о том никто не знает. Скупая стала Марпа, своего не упустит, каждую копейку к рукам приберет, а на людях прибедняется, в расчете, не перепадет ли и туг что-нибудь на её вдовью бедность.
— Хватит, перестаньте, — беззлобно сказала Марпа близнецам, все еще продолжавшим хныкать. — Лучше приберитесь на столе, вишь, насорили сколько.
Уложив задремавшую Олюк на своей кровати, Марпа заботливо прикрыла её босые ножонки углом рваного ватного одеяла и только теперь почувствовала, что задыхается от жары в своей толстой шали и шубенке. Бежать в магазин уже не к чему, очередь давно прошла. Марпа разделась, оглядела комнату. Все, как при покойном муже: две кровати, стол, шаткая этажерка с ученическими книжками и тетрадками, большой супдук, окованный полосками железа, — материнское приданое…