Чуткая к чужому горю и добрая по натуре Качырий не смогла отказаться. Марпа повела её не в маленькую комнатушку, что рядом с кухней, которую вот уже несколько лет сдавала постояльцам, а в соседнюю, чуть побольше, где ютилась сама с тремя детьми. Качырий увидела незнакомого военного, в ладно сидящей офицерской форме без погон. На вид ему было не более двадцати пяти. Высокий чистый лоб под шапкой волнистых светло-русых волос, серые вдумчивые глаза и крепкий, чуть выступающий вперед подбородок говорили о его незаурядном уме, умении, если потребуется настоять на своем.
Завидев вошедших, мужчина встал из-за стола, привычным движением проверил выправку.
— Это соседка наша, к брату погостить приехала, — тараторила Марпа, разливая чай. — Миклай, ты расскажи ей. Она в суде работает, все законы знает. Вот увидишь, поможет. Качырий, чего стоишь, садись за стол.
— Николай Пузырьков, — отрекомендовался военный, как показалось Качырий, слишком пристально разглядывая её.
— Яшмолкина Катя.
Марпа продолжала свое: — Ой, накас, лиса-то хоть и не попала в капкан, а хвост-то там. Прищемила Фекла ему хвост-то. Ой, как прищемила! Уйдет, а она — в райком: «Глядите, каков он, а еще партийный. Судить его надо, судить!» Ты в суде работаешь, все законы знаешь, вот и растолкуй, как ему, сердешному, из того капкана целехоньким выбраться…
Заметив недовольство Пузырькова, его предостерегающие жесты хозяйке, Качырий пожалела, что пришла сюда. Она даже хотела уйти, дескать, человек взрослый, сам разберется. Где там. Если что пришло в голову Марпе — топором не вышибешь. Это понял и Пузырьков, отошел к окну и стал смотреть в темень улицы.
Качырий слушала и недоумевала. Что с того, что Фекла приютила человека, обещала со временем подыскать ему отдельную комнату. Надо же человеку где-то жить, тем более, раз он только что приехал и здесь у него ни родных, ни знакомых. Да и Фекле прибыток от постояльца…
— Вчера зашла я к Фекле. Деньги она у меня занимала и до сих пор, сатана, не отдает. Гляжу, Миклай… А Феклы нет. В магазин побежала. Ну я его к себе — маленькая-то комната пустая стоит, уехал жилец-то. Сегодня пошел он за вещами, а воротился пустой. Не отдает, стерва! Чтоб ей пусто было, чтоб её лихоманка схватила, чтоб её черти по ночам терзали, чтоб…
— Почему не отдает? — поморщилась Качырий (она не переносила брани).
— А это уж ты у него спроси!
Марна выплеснула остывший чай в цветочный горшок, налила себе горячего и, водрузив блюдце на растопыренных пальцах, принялась пить, фукая и отдуваясь. Вся её тщедушная фигурка выражала крайнее негодование такой вопиющей несправедливостью.