Отпускала она наконец упарившегося, бураком цветущего брата. Только изредка он лепетал в ответ что-то о сознательности и долге перед обществом, в котором мы живем.
— Хоть вы, молодой человек, повлияйте на мою сестру, — не выдержав насмешек Ли, с нотами отчаяния в голосе воззвал он как-то ко мне. — Объясните вы ей, что долг каждого здорового человека — работать. Нельзя жить, паразитируя на теле общества!
— Лидия, госпожа своих поступков, — внятно, словно глухому, ответил я. — Почему, кто-то смеет указывать, как ей жить? Никто не вправе посягать на чудо жизни другого человека.
Он ничего не сказал в ответ, только развел руками, раздосадовано хлопнул ими себя по бокам и быстро пошел в противоположную сторону.
— Ты ему хорошо выдал, умри ‒ лучше не скажешь. Да вряд ли он поймет… — дрогнула голосом Ли, и надолго замолчала.
— Как можно быть таким одноклеточным! — с негодованием вдруг вскрикнула она. От неожиданности я шарахнулся от нее в сторону, едва не столкнувшись с прохожим. — Быть таким слепым, не видеть весь этот обман вокруг, верить во всю эту брехню, да еще ее пропагандировать? Талдычит, как Ивасык Тэлэсык: «З молоду треба працювати, так воно кажуть…»>14 И это мой родной брат! Служит им, будто не человек… ‒ а собака какая то. Как он мог превратиться в такое сложноподчиненное существо?
Но Ли не могла долго переживать, расстроившись из-за чего-нибудь, уже через минуту она смеялась до колик, увидев смешно подстриженного пуделя, напрочь забыв про все свои огорчения, и тех, кто кому и как служит… ‒ никогда больше о них не вспомнив. Наверно, так, путем вытеснения она боролась с болью? Не знаю. Ее порхающая легкость, неизменно благодушное настроение, беспечное отношение ко всем неурядицам, как к мелочам жизни вначале так нравились мне. Но порой эти черты характера Ли граничили с безразличием и даже с черствостью, хотя я и гнал от себя подобные нелицеприятные мысли.
В отличие от меня, Ли совсем не претила человеческая стадность. С утра до ночи она находилась в окружении своих бесчисленных приятелей и знакомых. Их притягивала к ней ее светлая приветливость, бойкость ума и необыкновенная способность к сопереживанию всех их радостей и житейских невзгод. Подобно ненасытному многоголовому паразиту они питались ее жизненной силой, на дерьмо переводили ее время. Вся для других, и ничего для себя, она расплескивала, растрачивала себя на своих знакомцах. В каждом из них она находила что-то интересное, по меньшей мере, занимательное.
Узнав ее лучше, у меня сложилось впечатление, что она не выносит одиночества и боится его. Серым ненастным днем, возвращаясь с занятий, я случайно встретил Ли на Проспекте одну и был поражен печальным выражением ее лица. В какой же восторг она пришла, увидев меня! Однако рассудок подсказывал мне, что если бы это был не я, а любой из ее знакомых, она бы обрадовалась ничуть не меньше, лишь бы не оставаться одной, в тишине.