Все это он высказал с притворным пафосом, рисуясь перед своими прихвостнями. О манерах общения нашего декана со студентами я знал не понаслышке, и был готов к неприятному разговору, боясь лишь одного, чтобы мои оправдания не оказались хуже самого «преступления». Но последние его слова задели меня за живое. Эта облезлая крыса распоряжалась моей судьбой, как своей собственностью.
— Позвольте заметить, что я не привык действовать по принуждению. Мне надо подумать, прежде чем забирать документы, — с вызовом заявил я.
Шульга побледнел и тут же покрылся красными пятнами затейливых форм и размеров. Как ни странно, но он стал сдержаннее, и принялся разглядывать меня своими мутными глазками, словно хотел удостовериться, это я или кто-то другой, неизвестный?
— Подумай-подумай… Оч-ч-чень тебе советую, — зловеще протянул он усмехаясь, не разжимая тонких, в нитку слипшихся губ.
Краска с его лица слиняла, он даже как-то пожелтел от разлившейся желчи.
‒ А пока будешь думать, с сегодняшнего дня ты выселен из общежития! — придумав, чем мне досадить, радостно закончил он, оскалившись в усмешке. От этого его лицо перекривилось, как в бракованном зеркале.
— Та чего с ним цацкаться! — вскочил, и по-собачьи зачастил председатель студсовета Карп, — Он, вы ж еще не знаете, Анатолий Арнольдович, а я проверил и узнал, он же и в комсомоле не состоит. Надо его отчислять, нечего с ним миндальничать!
— Сыволап, он что… И в самом деле, не член Всесоюзного Ленинского коммунистического союза молодежи? ‒ разыгрывает изумление Шульга, обращаясь к студенту с грубым лицом, наводящем на мысль о дубине.
Это комсорг нашего курса, часто вижу его на лекциях. С его усыпанного красными угрями лица не сходит выражение тупой бессмысленности. Он бросил сложенный вчетверо лист бумаги, которым чистил ногти, с вдумчивым видом обнюхивая извлеченную из-под них грязь, вскочил, и оторопело несколько раз безмолвно открыл и закрыл рот, как издыхающая рыба, а затем начал что-то нечленораздельно выкрикивать.
— Я вточню! Мы, этое самое… Разбъерёмся и его ысключым! Ну, это… Выясним объязательно, состоит он у членах чы ни, — его мяклые губы дрожали от волнения, а подслеповатые глаза источали преданность. — Но на парад он должен был быть все равно от того комсомолец он чы нет.
Его испятнанная нарывами физиономия давала основание предполагать, что и весь он, включая и седалище, покрыт такими же гнойными прыщами. Говорение его стало более связным, голос окреп, в нем зазвучал металл.
— Сразу видно, даже невооруженным глазом, вы это правильно сказали, Анатолий Арнольдович, это есть несознательна личность, элемент… Это самое, социально врэдный элемент! Правильно вы гово́рите, Анатолий Арнольдович, гнать его надо з нашего институту, погану вивцю зи стада гэть!