Ночью тихий-тихий стук в дверь, почти-что поскрёбывание.
— Кто там? — спрашиваю с пистолетом наизготовку.
— Впустите пожалуйста, а то меня убьют, — отвечает женский полушёпот.
Женщина лет 28-ми прошмыгивает, закрывает за собой дверь. Среднего роста, широкобедрая, в платке, платье длинное мешком. Из-под платка светлые, почти как у Лены, волосы, глаза только серые, у той голубые.
— Что случилось?
— Казаки перепились, добыли где-то самогона много. Сначала из-за меня передрались, потом помирились, а меня, сказали, убить надо, чтоб такого не было больше.
Наливаю ей остывшего чаю, она пьёт, зубы постукивают о край кружки. Из дальнейших расспросов узнаю, что зовут её Анька, она незамужняя, половую жизнь ведет тут со всеми желающими, кто к ней приходит. Не раз уже была наказана отцом Иоанном за блуд. Но угомониться она никак не может, такой уж человек, да и лезут же к ней сами. Бывала бита и за волосы таскана и женами некоторых мужей обители. Между тем возле гостевого домика слышатся шаги и пьяное бормотание. Наверняка сейчас в окошко заглянут.
— Лезь под одеяло! — командую Аньке. Она ныряет в кровать, как есть, в одежде. Ложусь рядом с краю, прижимаю её к стенке. На улице вблизи моего домика висит керосиновый фонарь, света достаточно, чтобы разглядеть через окошко меня спящего. Лежу так, что Аньку не разглядеть, сквозь веки смотрю на окно. Появляется пьяная морда с подбитым глазом, долго всматривается.
— Нету там блядины! — говорит кому-то рядом морда и исчезает из окошка.
— Не выдавай меня, я тебе пригожусь! — говорит Анька, шебуршась под одеялом. Не успеваю я опомниться, как мой перец оказывается у неё во рту. Занимается она этим очень даже грамотно.
Снаружи всё тихо, видно, пьяные завалились спать. Потихоньку разговариваем.
— Ты деревенская? — спрашиваю. У неё речь явно не городская.
— Я не деревенщина! У нас посёлок городского типа 70 километров от Брянска.
— А сюда как попала?
— Ну-у, после школы сначала в Брянске работала, потом в Москве.
— Кем работала?
— Ну как кем… Мне ещё со школы мужики очень нравились.
Вот уж везет мне в этом мире на нимфоманок.
— Да и нету просто у нас другой работы, колхозы все вокруг порушены давно. — продолжает Аня. — Вот в Москве как-то снял меня пьяный, заснул на мне, я из-под него вылезла, деньги взяла, какие нашла. Пьяный тот оказался чиновником не из мелких, пожаловался «своим» ментам, те менты позвонили тем ментам, которые в районе, где я работала, «крыша» у сутеров, сутенеры меня им конечно и сдали. Забрали в отделение, оприходовали по полной. Жопу так порвали, пришлось им меня в больницу свозить, швы наложить. Потом стали дела нераскрытые на меня вешать, я уж на всё соглашалась, лишь бы снова в жопу не драли. В тюрьму меня не отвозили, держали в отделении, будто бы под подпиской о невыезде. На суде можно было бы от прежних показаний отказаться, да я уже не способна была на это. Срок дали громадный. Ну уж в пересылке вербовщик подвалил, сюда помог попасть. Тут в обитель сразу забрали, на сельхозработы и каяться православно. После всего пережитого — как в раю здесь. Хоть и работа тяжелая.