Покраснев, она откашлялась, заметив взгляд шофера в зеркале заднего вида и надеясь, что он не говорит по‑английски.
— Так что же заставило тебя купить здесь дом? — спросила она, намеренно меняя тему разговора.
Наступила пауза. Потом он произнес:
— Если ты посмотришь вокруг, то поймешь почему.
Живописные горы, лошади, счастливо пасшиеся на богатых изумрудных пастбищах, серебряная лента извилистой реки. Когда машина подъехала по дорожке к простому зданию из камня и дерева, Эмили почувствовала, как ее сердце сжалось от сильной тоски. Потому что перед ней было нечто такое, чего у нее никогда не было. Что‑то, что давало ощущение дома. У нее перехватило дыхание.
— О, Алех, — сказала она. — Тут прекрасно.
Внутри было еще красивее. Не так роскошно, как в парижской квартире, но здесь чувствовались степенность и спокойствие. Солидная на вид мебель была предназначена для использования, а не для того, чтобы на нее смотрели, и вид из гигантских окон такой, что от великолепия можно было умереть. Огромное небо с перистыми облаками и богатая, плодородная земля. Глупо, но она вдруг представила детей, радостно кричащих, играющих или катающихся на своих маленьких пони…
— Прислуга живет в доме чуть дальше по дороге, — объяснил Алех, и его низкий голос вторгся в ее болезненные фантазии. — Они делают все, что нужно, и приходят, только если я их позову, что бывает нечасто, потому что это место для уединения, а не для общения с людьми. — Он кивнул в сторону кухни. — Я приготовлю кофе. Возможно, ты захочешь подняться наверх. Я оставил тебе свадебный подарок в спальне.
Она удивленно уставилась на него, прежде чем ее охватила легкая паника.
— Я тебе ничего не купила.
Но он уже отвернулся.
— Это не имеет значения. Иди и посмотри, понравится ли тебе.
Сердце Эмили бешено заколотилось, она пошла наверх и быстро нашла хозяйскую спальню, из которой открывался самый лучший вид. А на кровати лежало несколько предметов одежды, которые заставили ее остановиться. Изящные бриджи для верховой езды, кремовая рубашка из тончайшего шелка и коричневые сапоги из мягкой, как топленое масло, кожи. Все в точности ее размера. Сначала Эмили не увидела записку, написанную характерным почерком Алеха, но, прочитав ее, почувствовала, как ее сердце сжалось от чего‑то похожего на надежду. «Надень это», — было написано в ней.
Ее пальцы дрожали, когда она исполняла это, и она не смела даже мечтать о том, что мог означать его жест. Однажды ночью в постели, в тот тихий и интимный момент, когда пьянящий сексуальный голод был удовлетворен, она сказала ему, что соскучилась по верховой езде, что в Лондоне такое времяпрепровождение невозможно. Она еще сказала, что ей не хватало аргентинских просторов, потому что там впервые в жизни она почувствовала себя по‑настоящему свободной.