, а все остальное отодвинулось на задний план.
Н. Акушер? Клиника? Отец ребенка?
– Что ты затевала, детка? – сказала я тихо, в пустоту.
Мне почудился шепот за спиной, я дернулась, но это был лишь ветерок, тронувший тюлевые занавески.
Я хотела взять дневник к себе в комнату, но в конце концов передумала – видно, неспроста Лекси его прятала в ванной, тайник оказался надежным. Все важное я переписала к себе в блокнот, а дневник сунула обратно в нишу, вернула на место дощечку. Прошлась по дому – запоминала, где что находится, и между делом все обыскала, бегло, на скорую руку. Фрэнк наверняка ждет, что я сделаю за день хоть что-то полезное, а про дневник лучше ему пока не рассказывать.
Начала я с первого этажа, затем поднялась наверх. Если найду что-то стоящее, предстоит серьезный спор, что допустимо в суде, а что нет. Я здесь живу, значит, в общих комнатах мне все можно, а вот комнаты ребят под запретом, тем более что в дом я проникла обманом; как раз такие дела приносят адвокатам новые “порше”. Впрочем, если точно знаешь, что искать, почти наверняка найдется законный способ это заполучить.
Дом был слегка растрепанный, будто из сказки, – я все время боялась свалиться с какой-нибудь тайной лестницы или очутиться в совершенно новом коридоре, что открывается раз в две недели. Времени я не теряла – не могла заставить себя передохнуть; казалось, где-то на чердаке тикают огромные старинные часы, отбирают у меня секунду за секундой.
На первом этаже гостиная, кухня, уборная и комната Рафа. У Рафа царил беспорядок – картонные коробки с одеждой, липкие бокалы, всюду клочки бумаги, будто снежинки, – но беспорядок продуманный, Раф явно знал, где что лежит, пусть с виду этого и не скажешь. Одна стена изрисована углем – смелые, мастерские эскизы настенной росписи: бук, ирландский сеттер, человек в цилиндре. На каминной полке – эврика! – Голова: фарфоровый бюст для френолога, надменно смотрит из-под Лексиной красной косынки. Чем дальше, тем больше мне нравился Раф.
На втором этаже комната Эбби, ванная, а чуть дальше – комната Джастина и еще одна, нежилая, – то ли у ребят руки не дошли освободить ее от хлама, то ли Рафу нравилось внизу одному. Я начала с нежилой комнаты. При мысли о том, чтобы зайти к Эбби или Джастину, меня подташнивало от страха.
Дядюшка Саймон, как видно, никогда ничего не выбрасывал. Комната была будто шизофреническая кладовка из глубин сознания: три дырявых медных чайника, заплесневелый цилиндр, сломанная игрушечная лошадка с угрюмым оскалом, половина аккордеона. Я не знаток антиквариата, но, судя по всему, ценностей тут не водилось, тем более таких, из-за которых стоит убивать. В основном рухлядь, что выкидывают за ворота в надежде, что придут пьяные студенты, заберут.