Луна посеребрила лужайку. Из окон лилась музыка, Эбби танцевала на траве одна, медленно кружилась, протянув руки, запрокинув голову, глядя в бездонное ночное небо. Я стояла возле беседки, теребя длинный побег плюща, и любовалась ею: трепещет белая юбка, тонкая рука придерживает подол, мелькают изящные босые ступни, белеет изгиб шеи, а вокруг шепчутся деревья.
– Правда, она прекрасна? – услышала я за спиной тихий голос. Я даже не вздрогнула от неожиданности, настолько была пьяна. Оказалось, Дэниэл – он сидел в беседке из плюща, на одной из каменных скамеек, в руке держал бокал, возле ног на каменной плите стояла бутылка. При свете луны он походил на мраморную статую. – Когда мы все постареем, поседеем и начнем угасать, я, даже если все остальное забуду, все равно буду помнить ее такой.
Меня пронзила боль, но я не понимала, откуда она взялась, слишком сложные чувства теснились во мне, слишком неуловимые.
– Я тоже хочу запомнить эту ночь, – откликнулась я. – Татуировку сделаю на память.
– Иди сюда, – позвал Дэниэл. Поставил бокал, подвинулся, уступая мне место, подал руку. – Ближе. Таких ночей у нас будут тысячи. Забывай сколько хочешь, устроим новые. Впереди у нас вся жизнь.
Рука его, державшая мою, была теплая, сильная. Он усадил меня на скамью, и я прильнула к его крепкому плечу, вдохнула запах кедра и чистой шерстяной одежды, а вокруг все было черное с серебром, колыхались тени, неумолчно журчал возле наших ног ручеек.
– Когда я думал, что мы тебя потеряли, – сказал Дэниэл, – мне было… – Он покачал головой, коротко вздохнул. – Мне тебя не хватало, ты не представляешь насколько. Но теперь все хорошо. Все будет хорошо.
Он повернулся ко мне. Поднял руку, потрепал меня по волосам с грубоватой нежностью, пальцы скользнули вниз по моей щеке, очертив контур губ.
Дом, весь в огнях, завертелся перед глазами, словно карусель, звон поплыл над деревьями, все кругом полнилось музыкой, невыносимо сладкой, и хотелось одного – остаться здесь навсегда. Отцепить “жучок” и провод, убрать в конверт, опустить в почтовый ящик и отправить Фрэнку, отбросить старую жизнь, взлететь, как птица, и свить гнездо здесь, под этой крышей. Не хотим тебя терять, глупышка… Ребята будут счастливы, а правды никогда не узнают. У меня такое же право называться Лекси Мэдисон, как и у погибшей. И пусть хозяин квартиры выкинет в мусор мой жуткий деловой костюм, когда я перестану платить за жилье, и ничего из тамошнего барахла мне не нужно. И пусть вишневый цвет бесшумно облетает на садовую дорожку, и уютно пахнет старыми книгами, а под Рождество огонь в камине подсвечивает морозные узоры на стеклах, и все останется неизменным – будем бродить впятером по обнесенному стеной саду, во веки веков. Я чуяла опасность, будто слышала вдалеке рокот боевых барабанов, но я знала, точно знала, зачем погибшая девушка пришла ко мне за тысячи миль, для чего вообще нужна была Лекси Мэдисон: чтобы в условленный час взять меня за руку и привести к этому крыльцу, к этим дверям, домой. Губы Дэниэла на вкус отдавали виски со льдом.