Мне хотелось не тепла и не ласки – ничего подобного. Я мечтала быть кому-то своей, родной, без оговорок, когда каждый взгляд служит доказательством, что мы вместе на всю жизнь. На фотографиях я вижу свое сходство с мамой, больше ни с кем. Тяжело, наверное, представить такое. Взять, к примеру, моих школьных друзей – у кого “фамильный” нос, у кого волосы папины, у кого глаза как у сестер. Даже Дженни Бейли, приемыш, и та запросто сошла бы за чью-нибудь сестру; дело было в восьмидесятых, все ирландцы друг другу приходились родственниками. В детстве, когда все выискивают, чего бы испугаться, быть ни на кого не похожей все равно что не иметь отражения в зеркале. Ничем не докажешь своего права на жизнь. Ведь неизвестно, откуда я взялась, – может, меня сбросили на землю пришельцы, или подкинули эльфы, или вырастили в пробирке цэрэушники, и если в один прекрасный день за мной явятся, то у них будет полное право меня забрать.
Если бы эта загадочная девчонка, моя точная копия, зашла однажды утром в наш класс, то осчастливила бы меня на год вперед. Но она не зашла, а я выросла, успокоилась и бросила об этом думать. А сейчас на меня обрушился как снег на голову настоящий двойник, и меня это ничуть не радовало. Я привыкла, что я – это я и ни с кем больше не связана. А с этой девушкой мы связаны накрепко, будто наручниками друг к другу прикованы.
И я поняла, откуда у нее документы Лекси Мэдисон. Сцена засверкала у меня перед глазами осколками битого стекла, представилась до того явственно, будто это случилось со мной, – и это был тоже дурной знак. Где-нибудь в центре города – в баре, в людном пабе, в магазине одежды – ее окликнули: “Лекси? Лекси Мэдисон? Боже, вот так встреча!” И оставалось лишь быть осторожной, задавать нужные наводящие вопросы (“Сколько зим, сколько лет, уж и не помню, что я делала, когда мы в прошлый раз виделись”) и шаг за шагом, понемногу, выведать все самое главное. Хитрости ей было не занимать.
Сплошь и рядом дела об убийствах превращаются в отчаянную схватку умов, только на сей раз все было немного иначе. Я впервые почувствовала, что настоящий мой противник – не убийца, а жертва: дерзкая, оберегающая свои тайны, вылитая я – и непонятно, кто из нас победит.
В воскресенье к обеду я уже с ума сходила от безделья – вскарабкалась на кухонную стойку, достала с буфета обувную коробку с документами, вывалила на пол содержимое и стала искать выписку из роддома. “Мэддокс, Кассандра Джин, девочка, шесть фунтов десять унций. Вид родов: одноплодные”.
– Идиотка, – сказала я вслух и вернула коробку на место.