Издалека донесся громкий, бессмысленный крик – наверное, птица. Я представила, как он сидит на ветхой дощатой веранде, а кругом куда ни глянь тысячи миль нетронутой природы, живущей по своим законам, суровым и чистым.
Он долго молчал. Только тут я заметила, что свободную руку держу под блузкой и трогаю обручальное кольцо, подарок Сэма. Пока операция “Зеркало” официально не закончена, я, чтобы весь отдел внутренних расследований не хватил удар, носила кольцо под одеждой, на тонкой золотой цепочке, что досталась мне от мамы. Оно висело у меня на груди, там же, где еще недавно был микрофон, и даже в прохладные дни лучилось теплом.
– Как ей там жилось? – спросил он наконец. – Какая она была?
Он понизил голос, слова прозвучали чуть хрипло. Ему необходимо было знать. Я подумала о том, как Мэй-Рут подарила родителям жениха комнатный цветок, как Лекси смеясь закидывала Дэниэла клубникой, как зашвырнула в густую траву портсигар с запиской, – и поняла, что совсем не знаю ответа.
– Как была с детства умницей, так и осталась, – сказала я. – Училась в аспирантуре по английской филологии. И была такая же упрямая, как раньше. Друзья ее любили, и она их тоже. Им было хорошо вместе. – Несмотря на то, чем это обернулось, я все равно верила. И сейчас верю.
– Узнаю дочурку, – сказал он отрешенно. – Узнаю…
Мне неоткуда было узнать, что за мысли бродили у него в голове. Чуть погодя он шумно вздохнул, выйдя из задумчивости.
– Но ведь один из них ее убил?
Видно, долго он собирался с духом, прежде чем задать этот вопрос.
– Да, – ответила я, – убил. Случайно, хоть это и слабое утешение. Не было ни плана, ни сговора. Просто повздорили. У одного в руке оказался нож – он мыл посуду, вспылил…
– Страдала она?
– Нет, – заверила я. – Нет, мистер Корриган. Патологоанатом сказал, учащенно билось сердце, задыхалась, как от быстрого бега, потом потеряла сознание, вот и все. – Я чуть не сказала: “Смерть была легкая”, но эти сжатые кулаки…
Он долго-долго молчал – я уже думала, связь прервалась или он бросил на столе трубку, а сам вышел на улицу и стоит, опершись на ограду, вдыхая всей грудью прохладный вечерний деревенский воздух.
Топот на лестнице, чьи-то жалобы на бесконечную писанину, громовой хохот Мейера – возвращались с обеда мои коллеги. “Быстрей, – хотела поторопить я, – времени у нас в обрез”.
Наконец он вздохнул, глубоко и протяжно.
– Знаете, что мне вспомнилось? – сказал он. – Вечер перед побегом, последним. Мы поужинали, сидели на веранде, Грейси у меня из кружки пиво отхлебывала. И такая она была красавица! Вылитая мать. Спокойная, раз в кои-то веки. Улыбалась мне. Я думал… в общем, думал, угомонилась наконец-то. Может, приглянулся ей кто из батраков – взгляд у нее был такой, влюбленный. Я сказал про себя: “Славная у нас дочурка, Рэчел. Правда, красотка? И все-то у нее хорошо”.