Наверху раздалась веселая трель телефона, следом – шаги.
– Он был пьян, как обычно. И все-таки… не перестаю себя спрашивать: неужели мы друг друга забываем? Вдруг через год-два мы исчезнем друг у друга из памяти, будто и не были знакомы? Столкнемся на улице и не обернемся?
– Без прошлого, – напомнила я.
– Без прошлого. Бывает, – Эбби шумно вздохнула, – я не могу вспомнить их лица. Раф и Джастин – это еще ладно, но Лекси… и Дэниэл.
Она отвернула голову, и на фоне окна четко обозначился профиль: вздернутый нос, выбившаяся прядь.
– Понимаешь, я его любила. И любила бы дальше, насколько бы он позволил, всю жизнь.
– Понимаю, – ответила я.
Хотелось ей сказать, что быть любимым – тоже особый дар, такое же испытание и труд, как любить самому, некоторым почему-то эта наука так и не дается. Но вместо этого я достала из сумки свой экземпляр ксерокопий, пролистала – пришлось чуть ли не к носу поднести, чтобы разглядеть хоть что-то, – и наконец отыскала нечеткую цветную копию той самой фотографии: все пятеро улыбаются на крыльце “Боярышника”, а в воздухе тихо кружат снежинки.
– Вот. – Я протянула ей снимок.
Мелькнула в полумраке ее бледная рука. Эбби отошла к окну, где было хоть немного светлее.
– Спасибо, – сказала она чуть погодя. – Оставлю на память.
Когда я уходила, она так и стояла, глядя на фотографию.
Я надеялась, что Лекси будет мне сниться, хоть изредка. С каждым днем воспоминания о ней тускнеют, скоро от нее только и останется что колокольчики да молодой боярышник на развалинах коттеджа, куда никто не заглядывает. Я думала, во сне она меня обязательно навестит. Но она не появлялась. Наверное, получила от меня то, что хотела, и успокоилась. И снится мне только дом – гулкий, пронизанный пыльными лучами, увитый плющом, шорохи, шепот где-то рядом, а в зеркале кто-то смеется, то ли я, то ли она.
У меня одна надежда: что она не остановилась. Надеюсь, когда тело перестало ей повиноваться, она отбросила его, как и все, что ее сковывало, и, надавив на газ, понеслась на полной скорости ночными дорогами, отпустив руль, задрав к небу голову, оставляя позади белую разметку и зеленые огни светофоров, взмывая ввысь, упиваясь воздухом свободы. Надеюсь, в эти мгновения перед нею пронеслась вся ее непрожитая жизнь: ленты в волосах, брызги морской пены, обручальное кольцо, слезы в глазах матери Чеда, палящее солнце, бешеная скачка по красной пустыне, малыш – первый зубик, крохотные крылышки-лопатки – где-нибудь в Амстердаме, Торонто, Дубае, белые кисти боярышника под летним солнцем, первая седина в волосах Дэниэла, огоньки свечей под высокими потолками, дивные песни Эбби. Время на нас работает, сказал мне как-то Дэниэл. Надеюсь, последние минуты работали на нее. Надеюсь, за эти полчаса она прожила миллион жизней.