– Да ну! – сказала я дерзко и пустила в его сторону дым. – А тебе стоит?
Мои слова его рассмешили.
– Вид у тебя с утра бодрее, – заметил он. – Вечером ты еле на ногах держалась, была какая-то потерянная. И немудрено, а сейчас приятно видеть, как ты оживаешь.
Я взяла на заметку: в ближайшие дни надо потихоньку набирать обороты.
– В больнице мне все уши прожужжали, мол, все наладится со временем, не надо торопиться, – сказала я, – только не пойти ли им подальше? Надоело болеть.
Улыбка Дэниэла расплылась еще шире.
– Могу представить! Уверен, пациентка из тебя была идеальная. – Он подошел к плите, наклонил кофейник, проверяя, остался ли кофе. – Ты хоть что-нибудь помнишь из того, что случилось?
Он вылил себе в кружку остатки кофе, наблюдая за мной; лицо у него было спокойное, ясное, заинтересованное.
– Ни хрена, – ответила я. – Весь тот день начисто стерся, а из предыдущего дня помню обрывки. Думала, вам в полиции уже рассказали.
– Рассказали, – кивнул Дэниэл, – но это вовсе не обязательно, правда. Может, у тебя были причины им так сказать.
Я непонимающе вытаращила глаза:
– Например?
– Понятия не имею. – Дэниэл бережно поставил обратно на плиту кофейник. – Впрочем, если ты что-то помнишь и сомневаешься, говорить ли полиции, мы тебя поддержим; можешь поделиться со мной или с Эбби. Согласна?
Дэниэл потягивал кофе, закинув ногу на ногу, и спокойно наблюдал за мной. До меня понемногу доходило, что имел в виду Фрэнк, сказав, что от этих четверых ничего не добьешься. По лицу Дэниэла не угадаешь, откуда он пришел – то ли с репетиции церковного хора, то ли только что зарубил топором десяток сирот.
– Ну да, еще бы, – подтвердила я. – Но последнее, что я помню, это как вернулась во вторник вечером из колледжа, а потом – как наблевала в больнице в утку, но полиции я это все уже рассказывала.
– Хм… – протянул Дэниэл. И сдвинул пепельницу на другой край стола, ближе ко мне. – Странная штука память. Вот что я хотел спросить: если бы тебе…
Тут по лестнице спустилась, напевая, Эбби, и Дэниэл, мотнув головой, встал и принялся ощупывать карманы.
Я помахала с крыльца, машина Дэниэла, описав плавную дугу, выехала со двора и скрылась за цветущими вишнями. Выждав немного, я закрыла дверь и замерла посреди прихожей, вслушиваясь в тишину пустого дома. Дом будто вздыхал – тихий шорох, точно пересыпают песок – и ждал, что я буду делать.
Я села на нижнюю ступеньку. Ковер с лестницы убрали, но ничем не заменили, через все ступеньки тянулась широкая некрашеная полоса, пыльная, истертая за десятки лет. Я оперлась о стойку перил, нашла удобную позу и задумалась о дневнике.