Через пять минут Лярва вышла из дома с лопатой, приблизилась к бесформенной куче собачьего меха и дощатых обломков, размахнулась и одним ударом лезвия отсекла большую голову с проломленным черепом. Её нервные силы были на исходе, и она не стала разгребать это нагромождение дерева и ещё тёплой плоти. Конура так и осталась лежать в обломках. Среди обломков так и осталось лежать обезглавленное пушистое собачье тело, страшно изувеченное и с влажною от крови шерстью. А чуть поодаль от тела лежала и скалила клыки в прощальной улыбке голова Проглота, не знавшего в жизни ничего, кроме страданий, но не отказавшего когда-то в помощи и тепле маленькой девочке. Его глаза были открыты и жутко блестели вывороченными белками в спину уходившей хозяйке.
Обессиленная и взмокшая от пота, забрызганная кровью Лярва, пошатываясь, вошла в дом и аккуратно притворила за собою дверь. А наутро исчезла.
Люди, приехавшие с утра к её дому, с восторгом обнаружили ещё одну интересную новость для пересудов, жадно и бессчётно хлопали вспышками фотоаппаратов, взахлёб обсуждали кровавые следы очередного злодеяния и строили догадки и версии — в общем, бестолково бегали и суетились. Однако виновницы злодейства не находили нигде.
Детский дом, предстающий в глазах любящих родителей ужасною альтернативой семейному уюту и нежной родительской заботе, оказался для Сучки настоящим раем в сравнении с её прошлым. Впрочем, она была ребёнком и потому далеко не сразу осознала, что стала жить лучше, чем прежде. Изменения в условиях жизни оказались для неё стрессом, хотя и предваряющим воскресение к подлинной жизни.
К тому же первые дни Сучки в новом для неё мире были далеки от идеальных, ибо человеческое общество без мучителей и жертв существовать не умеет. Для девочки нашлись новые мучители взамен прежних.
Поначалу она дичилась перед всеми и, заселённая в общую спальню с другими детьми, несколько дней отказывалась сползать с кровати самостоятельно, хотя давно уже привыкла к своему инвалидному состоянию, приловчилась и вполне умела быстро и ловко перемещаться в пространстве на четырёх своих культях. Последние, кстати, вызвали живой интерес среди детского общества. Их рассматривали, трогали и даже щипали, не встречая никакой реакции у девочки, познавшей в жизни и стократ тяжелейшие грубости. Она только молча и настороженно пялилась на новых своих сожителей, настороженно ожидая, не начнут ли и они совершать над нею все те надругательства, которые она познала от взрослых. И — не слишком сильно ошиблась в своих ожиданиях.