В свободной руке у Гинуса был нож. Поднеся его снизу к окровавленному лицу Замалеи, он упёр кончик лезвия в пограничное место между кадыком и подбородком, в мягкую ямочку, установив самый нож в вертикальное положение, остриём кверху. И в ту минуту, когда трясущийся от страха Замалея потерял способность речи и был уже вполне подобен быку, осознавшему миг заклания на бойне, Гинус приблизил свой рот к его уху и прошептал:
— Отправляйся к дьяволу! А твою дочь я попробую сегодня на ужин.
Его рука с ножом резко и мощно устремилась вверх, пронзая и разрывая мягкие ткани, с хрустом ломая череп и углубляя лезвие в мозг. Смерть, давно ждавшая, хищною птицей скользнула к Замалее и приняла его в свои объятия. Но, прежде чем он погрузился в небытие, в его угасающем сознании пролетела последняя предсмертная мысль: «Эх, не надо было мне лезть в эту историю! За добро добром не платят. И раз так, то будь же проклят Бог и весь Его мир!»
Тридцать первое августа.
Перед полуночью. Колыванов
Колыванов ехал домой поздно вечером после длительного пребывания в управлении внутренних дел, будучи голодным, уставшим и в отвратительном настроении. Человеческие трусость, пустословие и ненадёжность в обязательствах не уставали потрясать его и разочаровывать. Чего стоил, например, этот полковник полиции, пару недель назад самолично утвердивший дату облавы, а сегодня вдруг показавший колебания!
Колыванов позвонил ему в самом конце рабочего дня, чтобы ещё раз удостовериться в том, что назначенные на завтра поиски и задержание Лярвы состоятся в действительности, а не отменены в последний момент. Жизнь давно уже приучила его осуществлять подобные уточнения и проверки. И уже один только голос полковника по телефону, юливший, уклонявшийся от твёрдого ответа и рассыпавшийся дюжиной слов там, где требовалось всего одно слово, давал самое ясное подтверждение тому, что предосторожность прокурора оказалась нелишней. Бросив трубку и выругавшись, он немедленно поехал в управление полиции и провёл там немало времени, требуя, угрожая, настаивая, напоминая и разве только не умоляя руководителя оперативного управления полиции о выполнении мало того что прямейших его должностных обязанностей, но и давно запланированных, утверждённых им же самим в письменном виде мероприятий. А в ответ слышал следующие многословные речи:
— Ну что вы, что вы, я вовсе не отказываюсь, и совсем даже напротив! То, что утверждено и подписано, то и должно быть выполнено! Кто же сомневается в этом? Дисциплина и ответственность у нас — прежде всего! И как это вы могли в нас усомниться? Ведь уж, казалось бы, и награды имеем, и благодарности, и все по заслугам, есть чем гордиться, достижения немалые. Да и мы сделаем, безусловно, сделаем! Разыщем и изолируем, всё в точности исполним, как и потребовал от нас губернатор после вашего, господин прокурор, настоятельного требования. Разве мы уклоняемся от своей работы? Никогда мы не уклонялись от своей работы и от своих наипрямейших и самых первейших обязанностей! Но в то же время и вы должны нас понять. Уж будьте любезны и вы войти в наше положение и отнестись с пониманием. Ведь бедствуем, вот как раз именно в этом квартале бедствуем, да и только!.. Чайку не желаете?