«Нива» тронулась с места и покатила по колдобинам лесной грунтовой дороги, время от времени подпрыгивая на выступавших из земли толстых и узловатых корнях, змеившихся в разные стороны. Видно было, что хотя дорогу и пытались отсыпать каким-то красноватым щебнем, однако преуспели в этом мало, и она более годилась для пешего хода, чем для автомобильного. Довершали качество пути две образовавшие его колеи, разделённые полоской высохшей травы и в иных местах настолько глубокие, что напоминали там скорее могилы, чем участки дороги. Машине приходилось, надсадно урча, сворачивать и объезжать эти выбоины по бездорожью.
Если здоровенный детина помалкивал и позёвывал, отвернувшись к окошку, то водитель оказался весьма словоохотлив и с удовольствием отвечал на вопросы пассажиров, принуждаемых кочками и ямами дороги к беспрестанному иканию и чертыханию.
— Петровичем меня зовите! — весело гутарил он, то и дело поворачивая назад голову и явно радуясь выпавшей возможности найти слушателей. — А сына — Фёдором. А медведя в наших лесах, я вам скажу, не так-то просто встретить. Редко, очень редко случается. Пожалуй, лет пять уже ни одной встречи не было! Верно ведь, Фёдор?
Он и дальше, в течение всего дня, чуть не каждое своё высказывание сопровождал обращением к сыну за подтверждением, на что тот неизменно и молча кивал с важным, надутым видом.
— Ты хозяйку нашу Карловной назвал? — осведомился Волчара. — И как же зовут эту лярвищу?
— Евангелиной её зовут, по отчеству — Карловной! — отозвался Петрович, а когда Волчара присвистнул, то ухмыльнулся и продолжил: — Что, имечко больно затейливое? Да ведь по имени-то её и не звали никогда — всегда Карловна да Карловна. Я думаю, что я один на всю деревню и остался, кто ещё помнит её имя. Она и сама-то, небось, запамятовала, как её нарекли родители, так как давно уже пропила и память, и разум, и мужа, и самую жизнь свою пропила. Как начали с покойным мужем пить, с самой свадьбы, так и понеслось.
— Ну, это уж ты лишнего хватил. Кто ж своего имени не помнит?
— А ты думаешь, что она помнит имя своей девчушки? — Петрович круто вывернул перед ямой, и некоторое время всех так подбрасывало из стороны в сторону, что вести разговор не было никакой возможности. — Я говорю, ты знаешь, что она имя собственной дочурки не помнит? — наконец продолжил водитель, поглядывая в зеркало заднего обзора. — Да, да, вижу, как глаза выпучил. Не помнит, вот тебе крест, не помнит! Я ведь ещё при муже её, при Митьке, всё допытывался: скажи да скажи, как звать девку! Нет, да и только! Молчит и только моргает, моргает и молчит. А что ты Лярвой её назвал, то не от одного тебя я это уже слышал! — Он обернулся и хитро подмигнул Волчаре. — Что, покатилась баба по наклонной, совсем допилась, а?