И в самый тот момент, когда народ огромной страны соединил в общем звоне бокалы с шампанским, когда воздух оглашали фейерверки и радостные крики, когда сердца миллионов слились в трепетном ожидании чуда, — ужасающий, непредставимо пронзительный, леденящий кровь и душу крик ребёнка потряс стены мрачного дома Лярвы. И сквозь этот раздирающий сердце, захлёбывающийся и задыхающийся вопль девятилетней девочки слышался иногда и негромко другой звук, звук совершенно другого рода — тихий, елозящий, маниакально терпеливый и настойчивый.
Это был скрежещущий звук ножовки, отпиливающей кисть руки. Затем — второй руки. Потом — стопу ноги. И второй ноги.
Не только ребёнок, но и взрослый не выдержал бы этого ужаса в ясном сознании. По счастью, сознание оставило девочку ещё при начале экзекуции.
Когда мать вовсю трудилась над первой кистью своей дочери, крик вдруг застыл на устах жертвы, голова откинулась назад, глаза закатились, и всё, что Лярва слышала после, были редкие и тихие стоны — стоны созерцающего кошмар человека. Впрочем, они нисколько не беспокоили женщину. Подобная толстой волосатой паучихе, высасывающей соки из нежной бабочки, она хлопотливо и в поте лица воплощала в жизнь совет Волчары, проявляя при этом трудолюбие, целеустремлённость и неустанность, которые трудно было предположить в ней.
Время, закостенев на миге кошмара, медленно и с трудом подвигалось вперёд, царапая пространство комнаты своею неторопливостью. И сквозь красное, потное, вязкое марево мучения, повисшее в воздухе и пахнувшее терзаемой плотью, четыре раза слышались звуки падения откромсанных конечностей в грязное ведро из нержавеющей стали.
Наконец всё было кончено.
Девочка была в болевом шоке и без сознания. Лишённая врачебной помощи, она раскачивалась на пороге пропасти, именуемой смертью, и её низвержение в эту пропасть казалось скорым и неминуемым. Холодный и равнодушный вестник смерти, скользнув, приблизился к истязуемой, склонился над нею и застыл в неподвижности, колеблясь и размышляя, что делать далее.
После этого надо отдать должное Лярве: туго намотав на обрубки конечностей тряпьё, она отнесла свою бессознательную дочь не в собачью конуру на мороз, а в спальню, где уложила на старую железную койку с продавленным сетчатым днищем. Далее, сосредоточенно подумав некоторое время над забрызганным кровью ведром, она не нашла ничего лучшего, как опять утопить в болоте плоды своей деятельности.
Затем она вернулась в комнату и занялась уборкой. Уже не в первый раз Лярва отмывала следы крови, знала, насколько это трудно и хлопотно, и посему работала прилежно и тщательно, не ленясь почаще выносить и сливать в выгреб помывочную воду.