Неудивительно, что после рабочего дня, столь пресыщенного отрицательными эмоциями, столь исполненного упорным трудом и жаждой отмщения всему свету, к вечеру он страшно утомлялся и нуждался только в тишине, спокойствии и уже описанном сомнамбулическом сидении за чаем, со взглядом, устремлённым в одну точку, и с медленно двигающимися челюстями. Тот вечер не был исключением, и раздавшийся в прихожей звонок не сразу отвлёк его от медленного сползания в сон, ставшего уже привычным за такими чаепитиями. А когда отвлёк, то был воспринят совсем без радости. Некоторое время он сидел, не шевелясь и прислушиваясь, в тщетной надежде, что гость уйдёт и оставит его в покое. Наконец, чертыхнувшись, встал и пошёл отпирать дверь.
Человек, представший на пороге его глазам, поразил своим грязным и оборванным видом и резким запахом пота. Казалось, он долго шёл через какой-то бурелом и кустарник, изрезав и изранив острыми сучьями не только одежду, но и кожу. На лице и руках незваного гостя видны были сочившиеся кровью ссадины, а брюки на одной ноге, которую он приволакивал, положительно были пропитаны кровью насквозь, почернели, набухли и оставляли на полу вишнёво-алый след. Самое же удивительное то, что гость казался Колыванову смутно знакомым, и лишь странный и непривычный внешний вид мешал вспомнить его имя.
Наконец пришелец возвысил голос первым, и его вопрос сразу поставил всё на свои места:
— Как поживает ваша проводка, господин прокурор? Всем ли вы довольны и не было ли замыканий?
И тогда Колыванов узнал в этом измученном и окровавленном, еле стоявшем на ногах человеке электрика Аркадия Замалею, того самого, которого ему порекомендовали два года назад и которого он тогда нанял для замены в своей квартире электропроводки. Да, ремонт. Два года назад ремонт сильно заботил его и был для него важен, а ныне. Кому теперь нужны все эти глупости?
«Забегали. Что-то забегали все вокруг. И косятся, всё-то косятся в мою сторону. Думают, что я не вижу, — а я всё вижу!» — думала Лярва, стоя у окна и мрачно глядя в сторону деревни. Там с некоторых пор стало беспокойно, и она почуяла опасность, уловила её звериным чутьём, как паук улавливает в воздухе движение большого тела, грозящего разорвать его паутину.
Она не понимала, что происходит, но инстинктивно насторожилась. Даже временно приостановила свои запои и загулы, даже перестала принимать клиентов сама и подсовывать им свою дочь, даже вспомнила о существовании вокруг неё реального мира, способного нанести ей ответный удар за все её злодеяния, — но не испугалась, нет, не испугалась. Она лишь сжалась в комок и застыла в ожидании, приглядываясь и прислушиваясь к тому, как в зловонном болоте её жизни кто-то начал копаться, постепенно сужая круги над её логовом, подбираясь к ней ближе и ближе. Кто это был, она пока не знала, но догадывалась, что этот «кто-то» существует и действует: очень уж организованным, срежиссированным выглядело всё то движение и копошение вокруг неё, которого она не могла не заметить.