Тогда с Хедерой смирились даже домочадцы: её кроткий нрав слишком явно отличался от жестокой требовательности моей матери. В общем, у нас было прекрасное лето… а в начале августа, когда плющ обвил нашу башню почти целиком, в замок приехал король.
Ему, в общем, понравился замок, но Хедера его обворожила. Это было заметно. Наш пожилой государь просто замер, как громом поражённый, а немного придя в себя, принялся звать нас с ней в столицу.
— Молодые аристократы должны блистать при дворе, — говорил он, улыбаясь. — Бессовестно прятать такой лесной изумруд в глуши, он непременно должен украсить собой наш дворец. Иностранные послы непременно должны увидеть, каких восхитительных женщин рождает наша страна…
Как только мы остались одни, Хедера сплела пальцы с моими и сказала, глядя мне в лицо:
— Уехать — это будет нехорошо.
— Его величество просто ошалел, — шепнул я ей на ухо. — Но если он, паче чаяния, будет настаивать, мы с тобой уедем в столицу и возьмём плющ с собой. Это ведь твои корни, Хедера?
И она улыбнулась, словно услышала отличную шутку.
А тем временем, как потом выяснилось, король обсудил с моим отцом мою придворную карьеру. Окончательно всё решить пообещал в охотничьем домике, что в Оленьем лесу, там, где триста лет назад его августейший предок вручил моему предку меч с Оком Господним на рукояти, отличая его за доблесть на поле брани. Мы все оценили: красиво придумано.
На большую оленью охоту в классических средневековых традициях с королём отправились мой отец и мы с Хедерой. Мать, отговорившись возрастом и прискорбным нездоровьем — горный воздух мало помог её мигреням, — осталась дома.
Судя по лицу отца, её решение его просто осчастливило.
Мы с Хедерой, которая держалась в седле, словно верховой эльф, сопровождали короля, как средневековые пажи. Король помолодел на двадцать лет, шутил, обещал добавить в наш фамильный герб, на серебряную решётку в лазурном поле, побег любимого Хедерой плюща, — и у меня было ощущение горизонтов, раздвигающихся до задыха, беспредельности мира и счастья.
Я ещё не знал, что это последние часы.
Мы уже почти добрались до охотничьего домика, когда Хедера вдруг осеклась на середине фразы и, бледнея, сказала:
— Мне надо домой.
Все посмотрели на неё. Моё сердце страшно стукнуло.
— Деточка, — сказал мой отец, — что случилось? Что-то неотложное?
Впервые за всё время нашего знакомства и близости я увидел, как лицо Хедеры покинула безмятежность. На него легла тень нестерпимой боли.
Она посмотрела на меня:
— Домой. Сейчас. Мне очень надо домой.
Я не мог больше ждать и сомневаться. Меня захлестнул чёрный ужас.