Какой-то клиент громко звал Макарову, требуя безалкогольного биттера. Та послала его к черту. Она словно приросла к своему месту у стойки и слушала разговор, щуря глаза от дыма. Сигарета как всегда была зажата у нее в углу рта и уже догорала.
– И это все? – спросил Корсо.
Ла Понте сделал неопределенный жест.
– Практически все. Я попытался отговорить его, потому что знал, как он к этому относился – душу готов был заложить ради какой-нибудь редкости. Но он стоял на своем: «Откажетесь вы, найду другого». Этим он, разумеется, задел меня за живое. Я имею в виду, живую коммерческую жилку.
– Мог бы не уточнять, – бросил Корсо. – Больше ничего живого в тебе не осталось – никаких других жилок.
В поисках человеческого тепла и сочувствия Ла Понте повернулся к Макаровой, но в ее свинцовых глазах тепла нашлось не больше, чем в норвежском фьорде в три часа поутру.
– Как славно чувствовать себя всеми любимым, – огрызнулся он с досадой и отчаянием в голосе.
– А вон тот любитель биттера, видать, умирает от жажды, – заметил Корсо, – опять орет.
Макарова метнула короткий взгляд на клиента и предложила ему отправиться в другой бар, пока не получил в глаз. И упрямый тип, чуть поразмыслив, счел за лучшее внять ее совету.
– Энрике Тайллефер был человеком странным. – Ла Понте снова пригладил волосы на облысевшей макушке и при этом не спускал глаз с отражения пухлой блондинки в зеркале. – Он желал, чтобы я не просто продал рукопись, но еще и поднял вокруг нее побольше шума. – Флавио понизил голос, чтобы не спугнуть свою блондинку: – «Кое для кого это окажется сюрпризом», – сказал он мне, и подмигнул, будто собирался от души поразвлечься. А через четыре дня его нашли мертвым.
– Мертвым, – глухо повторила Макарова, как будто пробуя слово на вкус. Эта история все больше захватывала ее.
– Самоубийство, – пояснил Корсо.
Но она пожала плечами, словно не видела большой разницы между самоубийством и убийством. В наличии были и сомнительный манускрипт, и несомненный покойник – достаточно для самого острого сюжета.
Услышав слово «самоубийство», Ла Понте мрачно кивнул:
– Да, так говорят.
– А ты что, не веришь?
– Как тебе сказать… Все очень странно. – Он снова наморщил лоб, помрачнел и даже забыл о зеркале. – Мне все это не нравится. Что-то здесь не так.
– А Тайллефер никогда не рассказывал тебе, как попала к нему рукопись?
– Понимаешь, сразу я не спросил. А потом было уже поздно.
– А с вдовой ты говорил?
От приятного воспоминания лоб букиниста тотчас разгладился. Губы расплылись в улыбке.
– Эту историю я тебе непременно расскажу, – произнес он тоном человека, вспомнившего замечательную шутку. – Так что гонорар за труды ты получишь, так сказать, натурой. Я ведь не могу предложить тебе и десятой доли того, что ты заработаешь у Варо Борхи за эту самую «Книгу девяти хохм и надувательств».