Прошло два часа. Два часа, пятнадцать минут, а Соколов все не возвращался. Неожиданно для себя Александра заметила, что сменила уже пять пар носков. Волнение захлестнуло с головой, и, наконец, надев темно-синие, почти такого же цвета, как ночное небо, и отбросив остальные, она начала всматриваться в окно. Когда, знакомый силуэт вышел из машины, Селиверстова бросилась прятать носки. Ей даже представить было страшно, что он подумает, что скажет, узнав о ее маленькой слабости. Она была уверена – он не поймет. Никто не поймет.
Едва Соколов вошел в квартиру, как она, совершенно забыв о своей способности скрывать эмоции, налетела на него подобно фурии:
– Забыл как пользоваться телефоном? Не мог позвонить? Ты понимаешь, насколько сильно я волновалась?! Что ты вообще о себе возомнил? Вышел в магазин и пропал больше, чем на час! Ты что, закупался на месяц? Год?
– И на сколько сильно ты волновалась? – с легкой улыбкой спросил Соколов, прислоняясь к стене.
Александра растерялась, наверное, впервые в жизни. Его спокойствие и непринужденность подействовали, как ледяной душ. Не ответив на вопрос, она вернулась обратно в кухню.
– Ты волновалась, что позволяет мне сделать вывод, что я тебе не безразличен.
Молчание.
– Позвонить ты могла и сама. Я был в нескольких магазинах и закупился, примерно на неделю-другую. Разбери пакеты, а я принесу из машины остальные.
Она скрестила руки на груди, дождалась, когда он снова скроется на лестничной площадке и только потом улыбнулась. Нет, этот мужчина был ее кошмаром.
Затем они вместе разложили продукты, и Соколов сообщил:
– Завтра приготовлю нам полноценный обед и нормальный завтрак. Думаю, на правах человека, скупившего все деликатесы округа, я имею право на то, чтобы остаться у тебя с ночевкой, а сейчас приготовлю яичницу, – и не дожидаясь ее решения, раскрыл коробку с бисквитным тортом, – как я понял без сладкого ты не можешь.
– Поставлю чайник, – Александра тщательно скрывала необъяснимую радость, – остаешься, но только потому, что всю ночь мы будем разбираться с делом Шифровальщика, так будет быстрее.
Соколов, в отличие от нее не скрывал эмоций и сидел противно довольный.
– А как ты догадался, что я люблю бисквит?
– Никак, я сам его люблю.
Уютно устроившись на диване, они рассматривали фотографии. Соколов настаивал на том, чтобы перебраться с кухни, говорил, что работать там, где можно в любой момент запачкать свои записи едой – невозможно. Она не стала объяснять, что и в гостиной работала под аккомпанемент из собственного чавканья, и после его замечания почему-то не взяла с собой даже одной печенюшки, ограничившись чашкой чая. Тишина, только сердце стучит слишком громко. Селиверстова боялась, что он услышит и немного отодвинулась. Соколов копался в ее записях, а она мельком рассматривала его лицо: мужественное, красивое и ловила себя на мысли, что вот так сидеть могла бы всю ночь.