— Ну, что тебе еще надо?! Что еще можешь отнять у меня? Может, желаешь, чтоб меня и на свете не было? Смотри туда! — Она показала вниз, на широкий двор, туда, где прямо под террасой была веранда с изогнутыми железными прутьями, по которым вились виноградные лозы. — Два раза тебе повторять не придется! — Дорица содрогнулась, глянув вниз. — Ну, говори, не бойся — одно слово, и ты останешься одна! И никто тебе не будет мешать!
Лицо ее выразило решимость отчаяния.
— Катица, побойся бога! — в ужасе вскричала Дорица. — Прошу тебя!..
— Змея подколодная! — Голос у Катицы сорвался; она похожа на одержимую пророчицу, губы у нее дрожат, глаза мечут пламя. — Провалиться бы тебе со стыда, потаскушка! Я-то за ним не бегала, не навязывалась! Он меня умолил… Бесстыжая! Змея! Ящерица!..
— Что там происходит?! — раздался снизу громкий мужской голос, в котором трепещет гнев и возмущение.
Голос Нико!
Обе притихли, съежились, как дети, когда их застанут за шалостью и собираются наказать; Дорица опомнилась первая. Перегнувшись через перила, ответила:
— Мы шутим!
— Такое не говорят в шутку! — с негодованием воскликнул Нико.
Дорица, не оглядываясь, пошла к лестнице. Катица, вся красная, задыхающаяся, двинулась за ней. Скорее вниз, к нему — еще раз увидеть, еще разок поговорить, уничтожить малодушного, подлого изменника!
Нико ждет их под лестницей, брови сдвинул, туча тучей.
— Никого не вини, Катица, а ее — меньше всего! — показал он на Дорицу. — Она не виновата. Я виноват, один я… И все мы одинаково несчастны — и ты, и мы… Что порвалось, то порвалось, ненавистью и злобой уже ничего не свяжешь…
— А ты забыл, что обещал?! Сколько клятв, сколько слов! Где ж твоя душа? Ох, черная она, черная и подлая!
— Я один знаю, до чего я несчастен. Эх, лучше б мне не жить!
— Ты мне свет заслонил, отравил жизнь, растоптал! Сам меня искал, сам навязался, а как поднял-то — выше всех! Пускай теперь смеются люди, пускай плюют на меня, позорят…
И, закрыв руками лицо, Катица тяжко зарыдала.
Нико совсем раздавлен. Куда ни кинет взор — везде пустыня, голый камень. Тяжкая вина придавила душу, в сердце жжет глубокая рана. И каждое слово Катицы, каждый выкрик ее наносит новую. Она права — он лишил ее всего: надежды, веры в будущее, даже честь у нее отнял! Ни жив ни мертв стоит он перед руинами существа, которое хотел так высоко вознести — и погубил в легкомысленной игре…
— О, шьор Николето! — послышался из столовой веселый голос шьора Илии. — Как видно, благословил тебя господь успехом у женского пола… Вот почему ты от нас сбежал!