Процессия медленно движется по площади, по недлинной улице и выползает за город, к тому месту, где на каменном цоколе стоит посреди равнины распятие. Оттуда, по променаду, возвращается в город, углубляясь в тесные улочки с глухими каменными заборами и невысокими, одноэтажными домишками. Улицы не только чисто подметены, но и посыпаны белым песком. Балконы домов получше превращены в целые кущи благоухающих цветов, из окон и с перил свешиваются пестрые покрывала и полосы ткани. Приукрасились и тежацкие домишки. Тут низенькая крыша уставлена горшками с резедой и гвоздиками; там, где есть девица на выданье, она разложила на крыше или на ограде все свое приданое.
Дети впереди процессии давно вступили в эти тесные улочки, когда от церкви только еще тронулась группа шьоры Андрианы. Элегантные барышни, как всегда, идут в хвосте. Быть может, оттого, что они далеко от девы Марии, они и позабыли, зачем, собственно, явились сюда. В то время как вокруг статуи раздается протяжное пение кантадуров, а над толпой простых людей шелестят тихие слова молитв, барышни ведут светские разговоры — правда, шепотом — и хихикают, строят глазки в сторону балкона Читаоницы, на котором стоят несколько молодых господ, наблюдающих за красочным зрелищем. Тут следует упомянуть, что редкая барышня носит шляпку: у большинства из них на голове черное покрывало, живописно спускающееся по груди. И зонтиков от солнца нет у них — только веера, из-под которых так ловко можно стрельнуть глазком и туда, и сюда, и вверх, к окнам…
Торговцы оставались у своих палаток, но когда процессия приблизилась, они бухнулись на колени и начали покаянно бить себя в грудь, взывая к милости божьей матери.
Колокола звонят, заливаются, вздымается пыль — особенно густая из-под ног женской толпы, — за городом грохают залпы мортир, и после каждого залпа шьор Илия Зоркович завязывает узелок на шнурке, который держит в руках: это для контроля, чтоб молодцы не разворовали порох, не отправились бы завтра стрелять зайцев и куропаток.
И на все это милостиво взирает с высоты своего трона матерь божия, а сын словно в удивлении раскинул толстенькие ручки и улыбается. А солнце жарит сверху, почти над самыми головами, и темно-голубое небо простерлось, словно задумалось над пестротою мира…
Кончился крестный ход; у церкви собрались девушки, и среди них Матия с Катицей; раскраснелись все, распарились от долгой ходьбы по солнцепеку.
— Что ж ты жениха не привела? — упрекнула Матию подружка Лоде. — Пускай бы мы посмотрели, что за человек… Или боишься — отобьем?