— Валя-а! — приятно растягивая слова, радостно вымолвила она. — Это же надо-о. Не забы-ыл. Я не поверила своим глазам, когда получила телеграмму.
Не дождавшись полной остановки поезда, Соболев спрыгнул с подножки и побежал навстречу девушке.
— Черт тебя! — возмутился проводник. — Выламываются тут всякие перед девками, а мне — случись что — по шапке.
Посмеиваясь на замечание проводника, Соболев с ходу сграбастал девушку, испытующе заглянул в ее смеющиеся, счастливые глаза и крепко, уверенно поцеловал.
— Эхма-а! — смачно крякнул проводник. — Мне бы такую кралю. Я бы и пить бросил.
— Бросишь пить — будут и крали! — отозвался Соболев и сразу же почувствовал, что можно бы этого не говорить.
Тоня приехала встречать Соболева на служебном «газике». Едва уселись в машину, как Соболев снова — жадно и откровенно — стал целовать девушку. Она обмякла, расслабленно запрокинула голову. «Лепота! Ай — лепота!» — восторженно пронеслось в голове Соболева. Он открыл глаза и с неудовольствием увидел ярко освещенный вокзал, перед которым сновали люди и автомобили.
Тоня легонько, но настойчиво оттолкнула его от себя и некоторое время сидела растерянная и ошеломленная.
— Однако же и напор у вас, товарищ военнослужащий, — наконец усмехнулась она. — Не знаешь, как и быть. Не завидую вашим потенциальным противникам.
«Газик» проворно побежал по улицам городка, перебрался через бревенчатый мост и юркнул в кромешную темень безмолвного декабрьского леса. Фары начали шастать по угрюмым елям, по нахохлившимся соснам и понурым, заиндевелым березам.
Не видно было ни огоньков, ни каких-либо других признаков человеческого жилья.
Хорошо наметанным движением Соболев повернул ключ зажигания и припал к губам Тони. Машину занесло и чуть не опрокинуло.
— Сумасшедший! — вскрикнула Тоня, беспомощно барахтаясь в его медвежьих объятиях. — Су-ма…
Левая рука Соболева обнимала ее плечи, правая же настойчиво вползала под борт полушубка. И тут он ощутил отчуждение. Тоня сопротивлялась, губы ее стали равнодушными. Он мельком глянул в ее глаза — в них толчками пульсировало недоумение, — отодвинулся и нарочито смущенно пробормотал:
— Прости, пожалуйста. Ужасно соскучился по тебе. А ты — прелесть.
Она высвободилась из его рук.
— Армянскому радио задают вопрос, — вдруг услышал он свой наигранно бодрый голос и тут же обнаружил, что забыл все анекдоты, кроме одного, очень похабного.
Тоня недоверчиво молчала. Затем спросила:
— Так какой же вопрос задали армянскому радио?
— Никакой, — насупился он, досадуя на свою растерянность. — Между прочим, в Смоленске меня ждут «Жигули».