Затем его словно прижгло раскаленным железом: «Меня-а? Как распоследнюю дворнягу? За что-о?.. Ну, погоди, Тонечка, погоди, ягодка-а… Сломать бы чего… Избить бы…»
Анисья Деевна не храпела — проснулась, наверно. Зашелся в надсадном кашле Юрий Алексеевич.
«Общественник. Угробил свое здоровье. А что имеет? Небось из своих Андом ни разу не выползал».
Соболев, как наяву, увидел своего отца, кряжистого, ухватистого, с цепким, как бы приценивающимся ко всему взглядом. Вот кто умеет жить! Из двенадцати соток приусадебного участка тысячи выколачивает, а дай-ка ему волю!.. Так не дадут… У него эта толстощекая Анисья на цырлах бы бегала…
По улице кто-то проскрипел подошвами.
«Старался целый день, давил свое самолюбие… Дур-рак! В Андомах этих двадцатый век через сто лет наступит… А может, зря я так-то? Девка же будте-нате. И образование, и красота. Взять да и привезти ее в Смоленск: вот вам, папаша, личный агроном, интенсифицируйте приусадебное сельское хозяйство…»
Соболев даже привстал с подушки от такого неожиданного направления мысли. Попробовал представить отца и Тоню под одной крышей… и отвалился обратно на подушку. Не монтировались они друг с другом.
«Нет. Ничего не получится из этой затеи с женитьбой. Да и зачем? Жизнь только начинается. Погулять надо».
Утром повизгивала метель, сыпала в окна сухим, как пшено, снегом. Приятно было нежиться в теплой постели.
Анисья Деевна готовила пойло для коровы — бросала в ведро картофельные очистки, рубленый турнепс, сечку из соломы, сыпала соль и муку. Юрий Алексеевич, попыхивая самокруткой и щуря левый глаз, щепал лучину на растопку печи и самовара. Соболев встал и наскоро умылся.
— Ну, — проговорил он, — не повезло. Мне ехать, а тут пурга.
— Куда торопишься? — вежливо отозвался Юрий Алексеевич. — Живи еще… И так далее…
— А полнот-ко, — возразила Анисья Деевна. — Матерь, чай, дома ждет.
Соболев внимательно глянул на нее: старуха, видимо, знала все.
Тоня куда-то ушла — дверь в ее комнату была нараспашку.
Мутная мгла бесновалась за окнами. Соболев сунул в мешок тюбик с зубной пастой, щетку, прибор для бритья.
— Так как Штирлиц-то попался? — не утерпел Юрий Алексеевич и в ожидании ответа перестал щепать лучину.
— Пусть это останется моей маленькой тайной, — с нагловатой веселостью ответил Соболев.
— И ладнот-ко! — вмешалась Анисья Деевна. — Жили до се дня без Штирлица и с се дня проживем.
«Ну и ладнот-ко», — про себя передразнил ее Соболев.
Подхватив ведро с пойлом, Анисья Деевна вышла, и тут же появилась Тоня. На прядках ее волос и на ресницах серебрился иней.