— Ты знаешь, через эту треклятую прозу я совсем рехнулся, — неожиданно оживился приятель, впервые за встречу ласково взглянув на Неделяева. — Отправлю рукопись в редакцию — и сам не свой. Подхожу, например, к лифту. «Если, загадываю, я успею нажать на кнопку первым, досчитав до десяти, то опубликуют…» Или стою на остановке, дожидаюсь своего троллейбуса. «Если сначала пройдет сорок шестой, а за ним моя девятка, обязательно опубликуют…» Все получалось, как загадывал, кроме одного… М-да. Может ли быть нормальным дело, если от конечного результата из всех занятых в нем людей зависит только один человек — автор? А ведь исчезни писатель, исчезнут и издательства. Но попробуй-ка пикни. Всей сворой накинутся — этим сильны… Как можно писать, когда всего боишься? Что настроение у жены плохое, потому что у соседей по квартире настроение неважнецкое, что мяса в магазине не окажется, что обвинят тебя в клевете на наших славных мелиораторов?.. Ос-то-чер-тело!.. Можно ли в таких условиях стать «властителем дум»? А в литературе, я убежден, должно быть только так. Иначе литературы нет. Нынешние же «властители» перед кем только не обязаны отчитываться в своих «думах».
Он замолчал, отстраненно поблескивая перламутровой пленкой, которой подернулись зрачки его темных глаз. Не по себе сделалось Неделяеву от того душевного раззора, который, по-видимому, крепко поразил приятеля. В таком состоянии можно натворить что угодно. Да и у самого Неделяева настроение оставляло желать лучшего. Раздражение, терзавшее его с того самого момента, когда он узнал, что причиной всех несчастий приятеля был Биншток, перерастало в злобу — бесформенную, ускользающую из-под контроля.
— А Тамара что? — обыденным голосом заговорил приятель. — Леньку поедом ест. Не родной он, конечно, но человек же… Собрался я вчера купить блок сигарет. Оделся. «Тома, надо чего в магазине купить?» — «А-а, ты опять уходишь, дома никогда не бываешь, от воспитания детей устранился, ничем мне не помогаешь…» Ну что это — жизнь? О чем писать-то?.. Давай кружку. Да войдем в зал — холодно тут.
Они вошли в душное, влажное нутро зала. Старичок-архитектор все еще стоял в своем уголке между кассой и перегородкой, отделявшей зал от туалета. Неделяев пристроился возле одного из запотевших окон, а приятель ушел к автоматам нацедить в кружки пива.
4
Утром опять побаливала голова. От того, должно быть, что Неделяев, как и в прошлую ночь, почти не сомкнул глаз. Взбудоражили вчера и обсуждение сценария в комиссии, и разговор с приятелем в пивной, и непривычно большая доза употребленного пива, и неожиданная приветливость Тамары, с какой она встретила Неделяева, и застолье, затянувшееся далеко за полночь. Главным же образом голова болела, наверно, потому, что в комнате было сильно накурено. А запахом никотина насквозь пропитано все, особенно простыни и одеяло.