Приняв от меня сумку и лыжи, Дина поднялась в тамбур, обернулась и показала мне язык. И тут же вдоль состава прокатился недовольный прерывистый гул. Дина, улыбаясь, помахала мне варежкой, той самой, которая упала вчера к моим ногам.
Поезд медленно покатил. Снежная колеблющаяся мгла поглощала его. Вот исчезла и Дина. Я долго стоял на платформе, вслушиваясь в удаляющийся перестук колес. Затем отправился бродить по городу. Каким пустым и ненужным показался он мне в тот вечер. И каким ненужным ему показался я сам… Не верилось, что в этом городе нет уже Дины, что поезд уносит ее бог знает куда.
В пять утра, как договорились, я подошел к приемному пункту и подергал за конец сигнальной веревки, высовывавшейся из дырки в двери. Внутри дома суматошно забренчали консервные банки, нанизанные на веревку. Такую вот сигнализацию устроил Данила Петрович. Впустил меня Герка. Словно медведь, топал он по скрипучим половицам пудовыми валенками, обшитыми кожей.
Мы прошли в заднюю комнату. За столом, наполовину заваленном подшивками старых журналов, сидели Данила Петрович с Юркой и, прихлебывая чай, обсуждали, почему Леня-Боровок повадился каждый вечер ошиваться у дверей приемного пункта: берет ли он на испуг или действительно орудует по чьему-то наущению. Но если по наущению, то что будет дальше?..
Я поведал им о моих вчерашних приключениях и туг же пожалел об этом: Данила Петрович так испугался, что побелел, как полотно, и у него затряслись губы — совсем как при внезапных, лицо в лицо, встречах с солдатами и офицерами.
Васька запаздывал. Данила Петрович указал на груду одежды и обуви, приготовленной для меня: ватные штаны, фуфайка, валенки и брезентовый плащ, не пропускающий ни воды, ни ветра. Напялив все это, я потяжелел килограммов на десять. Пора было отправляться. Темно и тихо было, когда пришли мы на засыпанную свежим снегом остановку автобуса. До последнего момента высматривали мы Ваську вдоль улицы, но он так и не появился. Дрыхнул, наверно, без задних ног в теплой постели.
И тут что-то смутное, неопределенное встревожило меня. Будто своим отъездом я нарушал какой-то негласный, но непременный уговор. Едва ли не померещилось, что может вернуться Дина. Это, конечно, была полная чепуха. Дина сейчас едва-едва подъезжала к Петрозаводску. И впереди длинные-предлинные четыре дня. Так что лучше всего — уехать.
Двадцать километров по гладко укатанной дороге автобус пробежал минут за тридцать. После теплого автобуса мы очутились на морозе. По обеим сторонам проселка, ведущего в Наттоваракку, черными зазубренными стенами вставал оцепенелый лес.